Виктория Сурина - Метатрон

«Как можно променять Царство небесное на земную женщину? Разве это стоит того? Может, другой наш братец приложил руку к помешательству Йоханана?» – Габриэль отчаянно пытался найти ответы, он чувствовал, что первый из малахов готов сдаться и свернуть не туда. А что может быть страшнее?

– Человеческие страсти обходятся дорого, посмотри на себя! Не здесь твое место, – Габриэль пытался воззвать к разуму Йоханана. Где-то глубоко внутри он не верил ни в побег брата, ни в то, что реальная свобода выбора существует. Но то, что представало перед его глазами теперь, говорило об обратном.

Цепкая братская хватка ослабла, и Габриэль смог выпростать свою руку. На ней остались глубокие вмятины от ногтей и сине-багровые кровоподтеки. Как хорошо, что все это ненадолго. Нет, завидовать земной жизни не стоит. Лучше подсматривать за ней в замочную скважину и иногда спускаться, чтобы подышать и почувствовать. Этого более, чем достаточно.

– Ты что-то решил?

– У меня еще есть время подумать, – брат снова отвернулся от Габриэля, но что-то в его облике ожившего отчаяния изменилось. Что-то едва уловимое и совсем человеческое…

***

Меня бросало то в жар, то в холод. Я то просыпался, то вновь проваливался в тупую бездну болезненного сна. Это был калейдоскоп пробуждений – россыпь фрагментов, которые никак не хотели собираться в единый паззл.

Блеск длинных медных сережек, колкое касание грубого бинта, кислый вкус питья, которое мне давали на губке, будто Христу…

Не знаю сколько прошло времени, но постепенно пробуждения становились длиннее, боль тише. Осторожно, поскрипывая, включался в работу мозг.

Я был жив и нездоров. Ощупать себя я не мог – кисти рук кто-то тщательно забинтовал, приходилось опираться на ощущения. Конечности шевелились, голова тоже, я мог поворачиваться с боку на бок – значит, обошлось без переломов. Без серьезных переломов.

Я подхватил какую-то инфекцию? Когда и где? Зачем тогда бинты? Лицо, кажется, тоже было перевязано…

Ответы находились постепенно. Что-то вспоминалось, о чем-то я только догадывался. Мозг очень неохотно делился информацией. Он работал, как полетевший жесткий диск – из него можно было что-то выковырять, но только с программой восстановления. И я восстанавливал битые байты, один за другим, как мог и как умел.

Я лежал в пещере. То ли вырубленной в скале, то ли естественной. Но довольно глубокой и просторной. Здесь всегда было прохладно и влажно. И темно. Свет снаружи проникал только иногда, когда ветер или неаккуратность входившего создавали щель между двумя коврами, занавешивавшими вход.

Перед коврами смолили, отбрасывая страшные тени, масляные лампы. Слабое, мягкое сияние давала и лампадка, стоявшая в дальнем углу. Там было что-то вроде домашнего алтаря или михраба.

Овечий запах мечети, так поразивший меня, шел от ковров. Дорогих, натуральных ковров. Они не только заменяли дверь, но и лежали на полу, висели на стенах, вместо обоев, и даже застилали потолок.

То тут, то там ковры покрывали темные влажные пятна. По одной стене даже стекал ручеек. Воды в пещере хватало, чистой и пресной.

Посмотрев на капли, которыми потела пещера, я почувствовал сухость во рту. Почувствовал, и сам себя одернул: «Не так уж тебе и хочется пить! Вот тогда пить хотелось по-настоящему!»

Тогда – это когда?

Калейдоскоп на этот раз сдался и услужливо подсунул мне недостающий пазлик. Я увидел, как иду по барханам, один. На мне запыленная военная форма и берцы. А кругом, насколько хватает глаз – только раскаленное небо и раскаленный песок…

Похоже меня настиг удар, тепловой или солнечный, или оба разом. Кисти рук и лицо не были закрыты одеждой, а потому обгорели. Пока все логично.

От перегрева и обезвоживания я потерял сознание, а синеглазая женщина подобрала меня и притащила сюда, в пещеру. Настоящее чудо. Если учесть, что кроме нее я никого не видел, а значит, она справилась самостоятельно с крепким мужиком в отключке. Впрочем, таскали же медсестры раненых в войну, еще и под пулями…

Хотя, может, и тут стреляют? Местность, которую я вспомнил, и обстановка пещеры, намекали, что я где-то на Большом Ближнем. Может, в Северной Африке. У женщины, которая меня спасла, было очень странное одеяние. Домотканый серо-белый балахон, скорее мужской, чем женский, и хитро повязанный тюрбан из той же ткани. Бедуинка? Берберка? Или из племени туарегов? Но они, кажется, не так одеваются…

Надо бы спросить у нее про форму. Сейчас на мне был такой же балахоне, что носила и моя спасительница. Вряд ли я валялся голым в песке, раздеть меня там было некому. Значит, это она меня переодела. Значит, есть шанс, что форма сохранилась, если, конечно, не пришла в негодность и не была выброшена или сожжена.

На форме могли быть подсказки: шевроны, нашивки, погоны. Сейчас ведь даже имена нашивают… Камуфляж тоже разный, и крой или как это называется? Можно определить страну, род войск. Вдруг что-то сохранилось в карманах? Оружие там вряд ли могло быть, но документы, карты, жетон – наверняка. Любая зацепка пришлась бы кстати.

Мне нужно вернуть себе личность. Снова обрести себя. Во что бы то ни стало. Иначе какой из меня человек?

Вдруг не хватает всего лишь пары байтов, чтобы вспомнить все?

***

Яэль пряталась в прибрежных зарослях тростника, дрожа то ли от утреннего ветра, то ли от страха. Простая рабыня, она была вынуждена служить и грозной царице Иродиаде, что приставила ее к своей дочери, и самой царевне, взбалмошной и переменчивой…

Вот, и теперь она не знала, хорошо ли сделала, что сбежала из дворца с младшей госпожой или плохо, что не доложила старшей?

Мать запретила Саломее покидать дворец, и еще строже – ходить на Ярден, к пророку Йоханану, прозванному га-Матбилем. Но разве ее удержишь? Дождалась Саломея середины ночи, когда сон одолевает даже самых надежных стражников, и выскользнула вместе с Яэль сквозь садовую калитку.

Она не могла оставаться в покоях, ведь к ней явился малах в белоснежных одеждах, сияющий, словно солнце, так что больно было на него смотреть. Явился и сказал Саломее, что нужно прийти на Ярден, ибо наступил день, когда Б-г явит избранному народу обещанного машиаха.

Малах пришел к царевне во сне. Яэль не видела его, да и не верила ни в иудейского Б-га, ни в божественных посланников. Она была родом из Набатеи, из тех заповедных мест, где все еще славят Иштар и Баала. Яэль лишь следовала стопами своей юной госпожи, не имея права на собственную волю.

«Яэль! Сегодня Б-г объявит Его машиахом, и я упаду ему в ноги, омою своими слезами, вытру своими волосами и попрошусь в жены! Я должна следовать за машиахом, я должна быть его тенью – вот моя судьба. Вот то, что сказал мне малах!» – говорила Саломея рабыне, мечась по своим покоям, будто пойманная птичка. Она не знала сесть ей или встать, бодрствовать или пробовать уснуть, одеться царевной или служанкой, спрятать ли волосы под покрывало или убрать каменьями на эллинский манер?