Виктор Далёкий - Виолетта, или Девушка со шрамом

– Любимый… – говорила она.

– Любимая… – говорил он.

– Любимый…– говорила она.

– Любимая…– говорил он.

Они двигались навстречу друг другу. Спешили, стремились, тянулись, дотягивались. И все время им казалось мало от того, что они достигли. Все время хотелось большего.

И она постанывала и шептала:

– Как хорошо…

И он шептал ей:

– Ты моя… Чувствуешь меня?

– Да, чувствую…

– Я входу в тебя… Вхожу… И растворяюсь новой жизнью.

– Да, милый…

– Я живу в тебе… Ты моя…

– Любимый, – снова говорил он.

– Любимая, – снова говорил он.

И они подвигались к тому моменту, когда соки начинали их переполнять и вулканы набрякли чувственной лавой, начинали шевелиться, двигаться и дышать. И дыхание становилось бурным и сбивчивым. И вот наступило напряжение, которое переросло в землетрясение, которое чувствовали только они и которое заставляло их вздрагивать, а губы начинали провожать стоны. И толчки становились сильнее и сильнее и вот потекла лава извержения… Горячая животворящая, свежая, пахнущая новой жизнью… И они не останавливались, а все также стремились к друг другу. И лава все текла и не останавливалась. Только толчки становились слабее и речка, которая из них вытекала лавой, становилась менее полноводной. И они, провожая последние толчки, снова целовались. И толчки замолкали, стихали, превращаясь в эхо тех, которые были прежде.

И едва они разъединялись, как руки снова тянулись от него к ней и от нее к нему. И они снова целовались, и снова принадлежали друг другу. И так происходило много раз, пока они не устали.

Они лежали на спинах с закрытыми глазами, как будто потеряли все в мире и обрели главное. И они поплыли по волнам белого накрахмаленного моря из белой простыни. Дыхание становилось ровнее и тише. Они забылись на мгновение и снова стали медленно возвращаться к жизни. Он взял своей рукой ее руку. Она простонала тихо, нежно и сжала своей рукой его руку. Они заново обретали себя и друг друга. Лежали с закрытыми глазами и руками держали друг друга за руку. Он снова прижался к ней и, не открывая глаза, словно во сне трогал ее тело. Ее талию, ее живот, ее груди, соски, ее шею, ее губы, пупочную выпуклость, ее промежность, нежную и пахнущую его животворящей жидкостью.

Она ощущала его губы, новые поцелуи, его пальцы, руки и сама, узнавая, трогала его тело. Она испытывала стыд, желание и еще что-то другое. Это была другая жизнь. Жизнь новых ощущений. Когда она руками трогала его тело, его незнакомые места, его принадлежности и узнавала их, догадывалась о том, что она трогала, все понимая и ощущая, то потом она открывала глаза и видела то, что она представляла себе, когда происходило узнавание нового и то, что она ощущала недавно, только что в себе.

Они забылись коротким сном. Хрупкая тишина окутывала их, помывочную и всю баню. Казалось, они сами стали источниками звуков. Слышалось дыхание, слышались шорохи рук, шуршание белья. Они тонко чувствовали друг друга и то, что их связывало теперь.

– Ты спишь? – прошептала она.

– Нет, – прошептал он.

– Почему у тебя закрыты глаза?

– Чтобы лучше все ощущать, впитывать и думать.

– О чем ты думаешь?

– О тебе.

– Что именно?

– Какая ты.

– И какая я?

– Удивительная.

– Еще…

– Самая лучшая из всех.

– Правда?

– Да.

– Мне кажется, что я тебя знаю и совсем не знаю, – сказала она.

– Человека можно узнать по тому, как он говорит, какие он делает движения, какие у него привычки, какая мимика.

– Что ты обо мне узнал?

– Что ты страстная, чувственная и чуткая.

– Еще какая?

– Мне, кажется, я понял тебя всю. Передо мной твой образ и я знаю, как ты поступишь в следующий момент. Этот отпечаток тебя теперь находится навсегда во мне.

– Я тоже тебя узнала. Через твои стоны, через твои движения и твое стремление, Ты деликатный, проникновенный, ответственный.

– Я себя таким не знал. Это ты меня таким делаешь.

– Как ты понял, что я такая?

– Через близость. Когда человек от тебя далеко, то ты его плохо видишь и не представляешь какой он. Когда он подошел к тебе ближе, ты можешь сказать, какое у него лицо, какие глаза, нос, губы. Когда он подходит и становится совсем близко, то ты плохо видишь его в отдельных частях. Но включается внутреннее зрение. А когда вы становитесь совсем близкими и проникаете друг в друга, то включается не только внутренне зрение, но и отстраненное, астральное зрение, и ты видишь человека всего. Он отпечатывается в тебе и становится твоей частью.

– Я тоже тебя вижу таким, какой ты есть.

Они снова обнялись и соединились. И снова была буря и были порывы ветра эмоций. И они затихали и замолкали, слушая любовную тишину. Потом снова говорили и любили друг друга.

– Скажи, как ты меня в этот раз чувствовал? – со стоном спросила она.

– Как будто я вершина… А ты река и ты текла подо мной в самом начале бурливо, а потом плавно и спокойно. Что ты рядом со мной и течешь по мне, по моему ущелью…

Он целовал ее и ощущал трепетное податливое тело. Но не хотел больше ее тревожить, потому что душа казалась свободной, а тело звонким от проходящей боли совокупления.

– Мы взяли с собой продукты и не притронулись к ним.

– Я насытился тобой… И мне не хочется есть…

– И я тоже сыта, – говорила она.

– Ты спишь?

– Нет.

– А что ты делаешь?

– Думаю о тебе.

– Что?

– Какая ты прекрасная, изящная, удивительная и увлекательная.

– И тебя не смущает мои шрамы?

– Нет, нисколько. Я вижу твою душу.

– Когда я была маленькая, мама водила меня гулять в парк. Мы жили недалеко от парка и ходили каждый день туда гулять. По весне мы искали подснежники и слушали соловьев. В парке много цвело жасмина и сирени. Мы сидели на скамейке, и мама мне что-то рассказывала. Она называла меня Моя Роза. Меня больше так никто не называл.

Игорь вспомнил свое детство.

– Мы жили за городом около леса. И часто ходили в лес собирать ягоды и грибы. Недалеко от нас рос черничник. В урожайные годы мы собирали чернику ведрами.

Виолетта слушала его и смотрела куда-то далеко-далеко.

– Мама очень любила садовые цветы. И больше всего она любила розы. Когда у нас появился загородные дом, она посадила много саженцев роз: плетистые розы, кустовые и одиночные. Она все свободное время проводила в саду.

Каждый из них выглядел растроганным и к сказанному другим добавлял свое воспоминание.

– Моя мама любила полевые цветы. Они просты и непосредственны. В них нет нарочитости, изыска, но много естественной красоты. Ее любимые цветы – анютины глазки.

– Это виола, – вспомнила Виолетта. – У нас тоже в саду были такие цветы.

– Да, виола и еще полевые ромашки. Она любила собрать ромашки в садике и за околицей. Соберет, поставить в банку на подоконнике и смотрит. То на одно место поставит цветы, то на другое. И обязательно меняет воду в банке.