Мэри Роуз Блэк - Тело

Отец отлипает от косяка и медленной развязной походкой приближается ко мне, встаёт близко, но между нами остаётся стол, последняя баррикада, разделяющая двух зверей. Складываю руки на груди, спокойно смотрю в ответ.

– Думаешь, никому неизвестно о твоих «развлечениях» в сарае на ферме?

Он вылил на меня это ведром ледяной воды, заставив замолчать журчащую в теле кровь и сокращаться лёгкие. И, о да, он заметил страх в моих глазах.

Я молчу. Ну а что я мог сказать? Он бы понял меня? Он бы принял меня? Возможно, я преувеличил свой грех, хотя никогда не принимал данного понятия – есть лишь поступок и сторона, на которую он отлетает в конце. Добро или зло – это всего лишь выбор.

Меня хлопают по плечу, легко и непринуждённо, словно я поступил правильно. Встречаюсь с ним глазами, которые на секунду отвёл, вижу там понимание.

– Старый кот. Проказник. Он заслужил свою смерть, а птицы – нет, – рука замерла на моём плече, горячая, большая. Понемногу я начал понимать, почему бабушка с дедушкой больше не приглашали меня на лето, говоря, что уезжают путешествовать по стране. Отец там никогда не появлялся, потому что мама говорила, что её родители не жалуют отца, она так и не получила от них одобрения на брак. – Старик Алистер знал, что ты в меня пойдёшь. Старый мясник догадывался о моих делах.

– М, догадывался? – перебил я отца, прокручивая в голове картинки. – Он что…

– Помер, да. На той неделе, после рождества. Дождался своего любимого праздника и отошёл в забытье, – пояснил отец, опустил глаза вниз на свой стол. Рука подняла листок, глаза начали читать. – Мог ли ты подумать, что его закажут?

На развёрнутой стороне замечаю данные деда, фотография маленькая, тёмная, мною не замеченная ранее. В углу стоит красной печатью статус «Смерть от естественных причин, закрыто». Считаю в уме годы и осознаю, что деду было почти восемьдесят на момент смерти. Он не выглядел на свой возраст. Жалею, что мама не дожила до таких же седин.

– Он и рассказал мне, что видел тебя тогда, – продолжал отец, всё больше вызывая воспоминания о том дне, переходившем в ночь. – «Забирай и больше никогда не привози к нам своё отродье», как сейчас помню его слова. Он не верил мне так, как это делала Вивьен.

– Мама знала о твоих делах? – спрашиваю я, заинтересованный. У меня наконец выдаётся нормальный, если его таким назвать можно, разговор с отцом за последние годы. – И была не против?

– Поначалу испугалась. Очень. Видел бы ты её в молодости. Долгожданный поздний ребёнок своих родителей, отличница, она писала свою исследовательскую работу, когда я встретил её в парке кампуса Гарварда. Между нами тогда пробежала убийственная искра. Тогда я ещё был киллером, не дорос до высшей должности, денег в кармане было не так много. Но нам хватало.

Тёмные узковатые глаза смотрели в пространство, он поддался воспоминания. Он любил маму. Внезапно мне стало жутко неудобно из-за своих мыслей о нём. Почему-то мне было стыдно, что я так ненавидел его. Его шарм ослепил меня тогда, как и мать. Меня больше не пугал факт того, что я сын киллера. Я успокоил себя этим, нашёл причину для мыслей и деяний тёмной стороны внутри себя.

– Как бы там ни было, сейчас ты здесь, – стряхнув с себя мысли, вернулся к беседе родитель, вновь положив на меня руку, уже две, на оба плеча. – И я спрошу тебя всего раз, а ты ответишь предельно честно: «Тебе понравилось то чувство экстаза от наказания кота?»

Так вот что это было, чему я не мог подобрать слов. Экстаз. Я наказал за проступок, взял на себя это бремя. И мне понравилось. Хотел бы я убить снова? Может быть. Но только за дело. И не животное. Да, я ненавижу котов с тех пор, но снова бы не убил. Я чувствовал себя крупным хищником, а он не должен охотиться на мелкую дичь, снующую под ногами, о нет…

– Да.

Усмешка осветила лицо отца. Мои глаза так же безумны?

– И ты бы убил снова, скажем, того, кто совершил нечто плохое? Ты бы убил убийцу?

Клин вышибают клином. Петух дерётся с петухом, лев со львом, а убийца должен убить подобного, ибо лишь он знает и чувствует, как это сделать.

Я задержал глаза в глазах отца. Он всё понял без слов. Снова эта ухмылка, снова похлопывание по плечу. Понимаю, что и сам немного повеселел от таких жутких условий. Я не дурак, мне не промыли мозги. Я прекрасно понимал, что всё это плохо, неправильно, по общественным меркам, по меркам загона, в котором нас всех содержит командир-пастух, это было аморально, как сказал бы любой, тот, кто не понимает, не хочет понять. А нужно ли мне это понимание? Зачем ждать того, ждать и ждать, так и не дождаться?

– Тогда я дам тебе шанс испробовать себя на более крупной цели, – отец обогнул стол с другой стороны, открыл один из выдвижных ящиков в письменном столе и достал папку с бумагой. Я догадался: то и было документом, который он послал меня искать. – Ты будешь потрясающим приемником.

Кожаные ботинки застучали по паркету, дверь прикрылась за высоким тёмным силуэтом, ткань вновь блеснула в свете ламп. Отец оставил меня в кабинете одного со своими мыслями.

– Смотри внимательно, сын. Именно он тебе нужен.

Отец держит передо мной фотографию. Пристально вглядываюсь в черты лица заказанного. В карте с досье читаю информацию.

– Источник сообщает, что сегодня в девять он будет в ночном клубе Кремверк на Минор авеню. Знаешь это место?

– Угу, проходил как-то в том районе, – отвечаю я, вспоминая проезд. Вышибала на входе выглядел помято в прошлый раз. Я знал Сиэтл как свои пять пальцев. – Ты дашь мне паспорт?

Отец окидывает меня взглядом.

– Внутрь идти необязательно. Так меньше проблем. Этот придурок каждый вечер напивается там в стельку, сидит где-то час, после чего идёт в мотель. Если с ним будет девчонка, то тебе придётся придумать, как избавиться от неё.

Мне бы не хотелось убивать больше нужного, тем более невиновную дуру, которая просто повелась на секс. Я планировал сделать всё быстро и тихо в тупике переулка в десяти метрах от клуба.

– Ладно, тогда давай ствол.

Ящик стола открывается, из бархатной коробки отцовская рука выуживает начищенный серебристый кольт сорок пятого калибра, берёт глушитель и закрепляет его на дуле. В движениях чувствуется любовь к этому предмету.

– Мой счастливый. Береги его, – на ладонь ложится холодность. Кручу пистолет в руке, пробую приклад. После вчерашнего урока стрельбы в перелеске неподалёку я надеялся, что выстрелю гладко. В груди звенело предвкушение от скорейшего убийства. Или это был стресс? Я нервничал? Засовываю оружие за пояс джинсов. – Не подведи, сын.

Снова это похлопывание по плечу. На меня возлагались большие надежды. В кой-то веке я почувствовал себя не брошенным, а действительно нужным. Я хотел, чтобы отец гордился мной. Мне нужно было одобрение последнего родителя, в котором нашлось что-то родственное. Всё резко обрело смысл.