Анастасия Шевердина - Только вместе

Кэт жарила картошку и размышляла над новым заказом. Сшить праздничное платье из клочка ткани такого низкого качества – сверхсложная задача. Вероятно, другая швея отказалась бы тратить время и нервы за копейки, но Кэт и ее клиентки всегда находили общий язык: и заказчики, и исполнительница были в безвыходном положении.

Иногда казалось, что выход все-таки есть, что можно спастись, если приложить усилия. Кэт решила переехать в общежитие и поступить в художественное училище. Выжить самой было бы легче, чем таща на себе этот опостылевший дом. Однако, у каждого человека в жизни есть якорь. Одних он удерживает в безопасных водах, а других просто тянет на дно. Своему якорю – матери – Кэт еще не отважилась сообщить, что собирается отправиться в свободное плавание.

Девушка выключила плиту и заглянула в комнату матери. Худая, желто-синяя женщина лежала на смятых простынях, засунув ногу под дырявый матрац. Сейчас ее состарившееся, темное, опухшее лицо было спокойным, но на лбу и над верхней губой постоянная боль отчеканила глубокие морщины.

Кэт старалась и не могла вспомнить, когда они были счастливы. Казалось, многие сотни лет назад, когда еще был жив отец, их дом был уютным и солнечным, а мать, опрятная и веселая, пекла пироги и варила компоты. Но счастливые воспоминания были бледными и хрупкими, как старые выкройки на пожелтевшей кальке. А вот новые воспоминания, грустные и страшные, надвигались на Кэт черной тучей. Один за другим перед глазами вспыхивали и гасли кадры: толпа взволнованных женщин перед управлением шахты, отец в закрытом гробу, мать в трауре, пустой стол, толстомордый отчим с набитым варениками ртом, мотоцикл отчима на обочине, мать на больничной койке, первый приступ эпилепсии, медпункт, лекарства, лекарства, лекарства, перекошенное от боли лицо мамы, вино, коньяк, водка, водка, водка…

Девушка склонилась над маминой тумбочкой, выдвинула ящик и вытащила из баночки кусочки смолы мирры. Кэт положила смолу на тумбочку и задумалась. Бабушка из церкви обещала исцеление матери Кэт уже через полтора месяца вдыхания запаха мирры, но приступы не прекращались. Возможно, дело было в том, что мать и отчима запах смолы раздражал, и Кэт решалась извлекать смолу из баночки только тогда, когда они спали. Другой причиной, которая препятствовала исцелению, было мамино пьянство. Приготовленный девушкой настой омелы и порошок из пиона, ряски и солодки неделями стояли нетронутыми, а вот пустые бутылки из-под самогона Кэт не успевала убирать. Вероятно, в этом случае ожидать скорого выздоровления не было смысла.

Сколько Кэт себя помнила, она всегда хотела вырваться – из манежа, из садика, школы, из этой квартиры. И всегда у нее была надежда, что будет куда бежать, что на свободе больше возможностей помочь себе и другим. А еще была надежда, что надежды оправдываются. И ее жизнь наконец озарил солнечный лучик – молодой красавец Иван, отца которого недавно назначили директором шахты. Иван не жалел комплиментов и денег, ему нравились скромность и простота Кэт, ее настойчивость и трудолюбие. Иван обещал жениться, и девушка ему верила.

Кэт улыбнулась, вышла из спальни, осторожно прикрыв дверь. Девушка села за стол, погладила старую швейную машинку и развернула кусок ткани. В их районе только Кэт могла сделать из этой тряпки платье на выпускной. Швея посмотрела на листик с записанными меркам, выбрала лекала и начала работать над выкройкой.

В дверь постучали. Кэт вздрогнула и отложила работу. Приблизившись к двери, девушка заколебалась. Почему-то сегодня, как никогда раньше, хотелось оставить пьяного отчима на улице. Девушка открыла дверь. Грузный мужчина с мятым коричневым лицом ввалился в комнату.

– Есть давай! – с порога закричал отчим.

– Тише, мать спит! – сказала Кэт и уступила мужчине дорогу.

– Ничерта не случится с твоей матерью!

Отчим, шатаясь, прошел на кухню и набросился на ужин, хватая картошку прямо со сковороды.

Утолив голод, мужчина вытер рукавом жирные губы и приказал:

– Самогона!

– У меня нет самогона! – холодно сказала Кэт.

– Дура! – воскликнул отчим. Мужчина полез в сервант и принялся греметь посудой.

– Там ничего нет! – Кэт было больно слушать, как жалобно звенят бокалы, которые бабушка дарила родителям на свадьбу.

– Пошла вон! – замахнулся на девушку отчим, и Кэт вовремя отскочила к двери.

– Пойду, не волнуйся! Я уже договорилась за общежитие!

– Катись, катись к черту!

– Чтобы ты знал, я забираю посуду с собой! – предупредила девушка. – И настольную лампу. И машинку.

– Чтооо?! – завопил мужчина. – Ты – забираешь?! Мою посуду?! И лампу с машинкой?!

– Здесь нет ничего твоего!

– Гниииида!

Отчим пришел в бешенство. Он вытаскивал из серванта тарелки и бросал на пол.

– Прекрати! Что ты делаешь?! Прекрати! – закричала Кэт.

– Ах ты стерва! – продолжал отчим. Он оставил сервант и схватил настольную лампу.

– Не тронь! Не смей!

Мужчина засмеялся, швырнул лампу на пол и потянулся к швейной машинке.

– Нет-нет! Только не ее! – завизжала девушка и вцепилась в машинку.

Несколько секунд мужчина и девушка боролись. Наконец отчим толкнул Кэт, и они вместе упали. Девушка чувствовала на себе тяжесть толстого, потного тела и запах перегара. Кэт закрыла лицо руками, спасаясь от побоев, и попыталась перевернуться на бок. Отчим не бил ее, но и не позволял освободиться. Мужчина расстегнул ремень, и Кэт сжала зубы, предчувствуя боль, которую ей придется вытерпеть. Только один раз в жизни отец ударил Кэт ремнем, но боль и обиду она помнила до сих пор.

Впрочем, отчим не снял ремень, а возился с брюками. Наконец Кэт поняла, к чему идет дело, и закричала:

– Мама! Мама!

Мать, потревоженная шумом, села на кровати и схватилась за голову. Мутными, бессмысленными глазами она смотрела на дочь и тихо стонала.

– Мама! Мамочка, помоги! – умоляла Кэт.

– Молчи, сволочь! – захрипел отчим и наотмашь ударил девушку.

Щека загорелась, Кэт сопротивлялась. Мужчина схватил девушку за волосы и изо всех сил ударил затылком об пол. Кэт захлебнулась воздухом, закружилась голова. Из последних сил она высвободила правую руку и попыталась оттолкнуть нападавшего. Отчим вцепился в ее шею, квартира поплыла перед глазами. Прежде чем провалиться в темноту, девушка успела заметить, что мать снова легла на кровать и накрылась с головой простыней…

Когда Кэт очнулась, в комнате уже начинало смеркаться. Девушка с трудом поднялась на ноги, ощущая сильную слабость и боль в груди. Кэт чувствовала себя отравленной и раздавленной, ею овладело странное омертвение. Руки и ноги онемели, в ушах гудело, мысли едва шевелились. Кэт понимала, что ей нужно уйти, выбраться из этой ловушки наружу, глотнуть воздуха. Что дальше – неважно.