Марина Иванова - Я – живой!

– Что за явление Христа? – кашлянул дед, наставляя на Афанасия круглое дуло, – подойди ко мне ближе. Ты чейный?

Афанасий подтянул штаны, нехотя подошел, свел брови:

– Я заблудился, – тихо произнес он, опустив голову.

– С какой деревни будешь?

– Я – городской, детдомовский из Воронежа.

Дед хитро прищурил глаз, оглядел Афанасия, улыбнулся, решил, что такой городской может в хозяйстве пригодится. А то ртов много, да рук мало. Невестка любит это дело, рожает каждый год. А сын пособляет ей в этом грехе. А кто ж работать будет? Сейчас самый заготовочный период. Осень прозеваешь – жизнь потеряешь! Так что этот пацан сможет за черпак щей хорошим помощником стать. Дед привел Афанасия в дом, никому не сказал, где работника нашел. Просто выделил ему место на сеновале. Но это пока, а потом в сени переведу зимой. Приказал всем молчать, что это репрессированный сынок. Он сразу догадался, что пацан из Питера убег, видно на Тучковой набережной в красном доме жил. Он сам там столько лет прослужил, революцию своими руками делал, но по здоровью списался, домой подался к бабке под бочок. А на чтоб она хозяйство держала, если бы не его жалование. Когда голод навалился, многие уходили, чтобы своим подсобить. Так что он беглеца властям не сдаст. Если хорошо работать будет, то в колхоз пристроит на следующий год, как сироту – племянника. Афанасий остался жить на хуторе Сошка.

Когда дед Федор его завел в дом, усадил за стол вместе со всеми, такой благодарностью сердце Афанасия наполнилось, что готов был служить деду бесплатно хоть всю жизнь. На столе из чугунного котелка издавала аромат картошка. Нарезанные лодочкой огурцы были подсоленные, сало веером разложенное на тарелке заставило проглотить слюну. Он даже не разглядел молодого мужика с бородой, его жену и пятерых детей от шести и ниже. Бабку недавно схоронили. Налили самогонки, выпили за упокой души. Даже Афанасию налил дед для сугреву. После чего горячая картошка, проглоченная почти за два укуса, проскочила, не обжигая горло.

Деда Федора все слушались в семье. Видно было, что он главный. Дом был небольшой мазанный из двух комнат. Самая большая – дедова. Туда никого не пускали. В маленькой жила семья сына Ивана с невесткой Натальей, детьми. Семья с интересом рассматривала высокого стройного юношу с орлиным взглядом и кучерявым чубом, с которого капала вода. Афанасий до ужина обмылся в летнем душе под ледяной водой с хозяйственным мылом. После дождя бак был полон, плескайся не хочу. Афанасий даже чистое белье получил, обноски Ивановы пригодились. Счастливый сел за стол, как заново родился.

– Вот теперь на человека похож, а то в рванье по лесам шастать, это не дело. Завтра тебя проверим в работе! А там посмотрим! – поднимая рюмку, произнес дед.

На сеновале Афанасий лежал, как во дворце на десяти перинах, подушку тоже дали, травой пахнет, видно набили полынью, бессмертником и пустырником, потому что не успел он на нее голову водрузить, как тут же заснул. Конечно, с дедом Федором весь день по лесу ходили, грибов насобирали на засолку, пока волка в лесу искали. А теперь грузди красиво в бочках блестели, солились. Осень прозеваешь – жизнь потеряешь! Это точно.

Рано утром, еще до того, как петух закричал, дернул за ногу Афанасия дед Федор, на работу нужно срочно, пока не сильно рассвело. Он потащил Афанасия, засыпающего по дороге, в колхозное поле на окраине деревни. Колхоз только что кукурузу собрал. Нужно оставшиеся початки к рукам прибрать, пока начальство не проснулось. Падаль она неучтенная, пусть лучше сгниет, а людям брать нельзя, в тюрьму отправят. Вот дед Федор на стреме стоит, Афанасий в мешок наощупь кочерыжки собирает, даже не оглядывается.

– Пошустрей, давай! – шепчет дед Федор. – Если что я тебя за шиворот схвачу, а когда начальство подходить будет, отпущу, тогда убегай в лес, как заяц зигзагами, понял, чтобы не застрелили? А мне не положено, я же сторож, охранять колхозное добро должен.

Афанасий кивает головой, соглашается, очень уж картошка воронежская вкусная, да огурчики зимой, говорят, бочковые будут подавать, те вообще, как лимонад. Пусть с запахом, но резкие! Слюна сама собой полилась, как про огурцы заговорили. Это ж самый деликатес для желудка, упадет вниз и он уже полный. А сегодня еще может и кашей кукурузной побалуют, не зря же мы ее собираем. Афанасий быстро на четвереньках лазит по рядочку, наощупь хватает, в мешок складывает неучтенное добро. Никогда в жизни ничего не воровал. Это ж грех какой! А вот кукурузу жалко, сгниет ведь! Господи, вразуми начальство!

– Слушай, Фонька, а ты ведь не питерский, с такой сноровкой в доме графа Стенбока – Фермера тебе места не было бы, – смеялся дед Федор, когда возвращались с целым мешком домой в обход через овраг. – Ты знаешь до чего хорош был его Дворец. Весь из красного кирпича с круглыми балконами, дом треугольником стоит на Тучковой набережной. Парадная с круглой дверью, лепнина наверху. Там даже домовая церковь есть «Сретения Господня». Вот это я понимаю детский дом в Питере. Я там истопником числился. Ух, а граф видать баб любил, маски женские под карнизом повесил всех своих любовниц. Будешь в Питере, обязательно сходи на Тучкову набережную, посмотри на этот Дворец.

– А че я там не видел?

– Да там такие как ты беспризорники живут! Вернее, выживают! Нет, лучше со мной на вольных хлебах. Молодец, заслужил щей горячих! Сегодня среда, значит постных горячих щей получишь. Мы традиции чтим, начальство ж не дознает, что мы в среду и пятницу едим, – засмеялся дед Федор.

Не смотря на новую власть, верующие соблюдали посты, придерживались страстных дней, среда и пятница – никакого сала, молока, мяса, только вода и постные щи. Но страстными у колхозников были почти все оставшиеся дни тоже. Неправильная череда посевов, несоблюдение временных рамок, самодурство пришедших к власти, все сказывалось на урожае. Даже что вырастили собрать нормально не могли. А как по – другому? Если на каждом здании в воронежской губернии висели лозунги: «Мир хижинам, война Дворцам!», «Война до победы над капиталом!», «Быть богатым – стыдно!». Вот и жили все бедно, чтобы не дай бог не выделиться. Но минимум продовольствия, чтобы в очередной голод не сдохнуть, как бабка, которую поминали, нужно было все равно припрятать, ведь пять деток растут, им каши нужны.

Вот и работал днем Афанасий на сеновале, рушил початки кукурузы. Дед Федор приказал. Афанасий рядочек за рядочком тер друг о друга кукурузины, отковыривая желтые зубья зерен. Они шурша падали в мешок. Когда слышались шаги, Афанасий затихал, дед приказал, чтобы не высовывался, пока на испытательном сроке. В следующую ночь дед Федор сторожил поле подсолнухов по разнарядке, точно так же с рассветом Афанасий бегал по скошенному полю собирал оставшиеся шляпки подсолнухов. А днем сидел на сеновале, палкой стучал, как в бубен по солнышку, шелушил семечки в мешок.