Марина Болдова - Трудные леди школы Бауман

Отец, месяцами живший за границей, оставлял ее на мачеху и домработницу Лиду. Маргарита целыми днями где-то пропадала, Лида же, выполнив домашнюю работу, намертво приклеивалась взором к экрану телевизора. Никто не интересовался ее учебой, а уж тем более – настроением…

Ксюша натянула куртку и присела на край скамейки, чтобы переобуться.

– Ляшенко, ты почему не на уроке? – голос Мамзели, как ученики называли за глаза директрису лицея, раздался совсем рядом.

– Меня выгнали, – соврала Ксюша.

– Пойдем, разберемся. – Мамзель положила руку ей на плечо.

Вся злость, до конца не истраченная на математичку, вдруг нахлынула на Ксюшу. Резко дернувшись, она вскочила и выбежала из здания. «Да пошли вы все!» – крикнула она громко, стоя на школьном крыльце.

– Бежим! – одна из девушек, пинавших словно нехотя что-то или кого-то на асфальте, успела заметить приближающийся патруль почти вовремя. То, что только «почти», она поняла по протяжному свистку, от которого заложило уши. Оказалось, те двое, которых она засекла, это еще полбеды. Настоящая беда в виде плохонького на вид мужичка стояла у нее за спиной и надрывно дула в сви- сток.

– Сонька, двинь ему в ухо! – Танька Косова, что была ближе всех к жертве и пинала ее более ожесточенно, чем другие, поспешила на помощь подруге.

Та, кого Танька назвала Сонькой, обернулась к мужчине, занесла руку для удара (она была как минимум на полголовы выше), но произошло неожиданное: тот перехватил ее запястье и заломил руку за спину.

– У! Шпинек! Сука! Отпусти, больно! – заорала она.

– Сиди тихо! – приказал спокойно тот, заламывая ей вторую руку. Щелкнули наручники. Он толкнул ее в сторону ближайшей лавки и повернулся к Таньке.

– Не трогай! – Танька осторожно двигалась назад, к спасительным кустам. Вдруг ее спина во что-то уперлась.

– Давай сюда свои ручки, девонька! – ласково пропел голос совсем рядом. «Все, капец!» – подумала она и попыталась сунуть руку в карман куртки.

– И даже не думай! – Парень в милицейском бушлате повертел перед ее носом наручниками.

Она все же дернулась. Споткнулась о тело избитой жертвы, выругалась уже в полете и приземлилась на пятую точку.

– Вы, козлы, не знаете, кто ее отец! – раздалось от земли, и грязный палец ткнул в сидящую на скамейке подругу.

– И кто же у нас отец? – Парень повернулся к скамейке.

– Я – Софья Риттер, уроды!

Трое мужчин переглянулись. Александр Риттер был председателем областного суда.

Остальные девицы, воспользовавшись активностью двух подруг, давно убежали.

– Коль! «Скорую» вызови. – Парень наклонился над лежащей на асфальте без признаков жизни девушкой в разодранном красном пуховике.

– Уже. Без сознания девочка? – Николай присел на корточки и положил ей два пальца на сонную артерию. – Жива. Вот суки! Сорокин, этих грузи в машину!

– Может, не врет эта, чернявая?

– А это пусть Михалыч разбирается. Наше дело – доставить.

Николай осторожно откинул волосы с лица девушки и содрогнулся: оно все было залито кровью. «Что ж за звереныши такие, что за поколение?!» – подумал он, с болью глядя на нее.

…Николай Волков в милицию пришел сразу после армии. Три года на флоте, почти без берега, и в результате – полное непонимание того, что творится на гражданке. Его сестра, тринадцатилетняя девочка, красилась так, что он, встретив ее во дворе, прошел мимо. И лишь когда она повисла у него на шее, догадался, да и то нутром, что это она. Сергей, сын соседей, интеллигентных и спокойных людей, сидел за наркоту. Но добил его отчим. Коля еще подростком понял, как повезло им всем: матери, Катьке и ему. Родной папаша-алкаш сгинул давно в неизвестности, и мать, лишь для того, чтобы не быть одной, а не по какой такой любви, вышла замуж за первого же непьющего мужика, который повелся на ее красоту. Мать Николая была хороша собой, обладала легким характером и не растеряла способности радоваться даже малому. Иван когда-то был ее одноклассником. После окончания школы они не виделись ни разу: парень работал на Севере. Судьба второй раз свела их в тот момент, когда они имели на двоих один неудачный брак (матери Николая), двоих детей (опять ее же), мать Ивана в инвалидной коляске, квартиру-распашонку и раздолбанную «Волгу» (его же). И получилась семья. Коля и Катя обожали бабушку, баловавшую их как собственных внуков: пенсию, которую у нее никто не просил, она тратила на них. Мать Николая возилась со свекровью без стонов и охов, а чаще с улыбкой и лаской. Заработков Ивана хватало на всех: мода на евроремонт не проходила, а у него были золотые руки. Уходя в армию, Николай был спокоен. И зря. Главный удар ему нанес все же отчим: не выдержав конкуренции с профессиональными фирмами, он потерял работу и быстро утратил человеческий облик. Первое, на что наткнулся Николай, войдя в квартиру, – пустая инвалидная коляска. Бабушка умерла месяц назад, но ему ничего не сообщили. Дома был отчим, лежавший в отключке поперек супружеской кровати. Растолкав мужика и подивившись на его непохожесть на того Ивана, какого помнил, Николай спросил, где мать. «На рынке, шмотьем торгует!» – ответил тот невнятно.

Николай понял, что мир перевернулся…

– Поехали, девочку в больницу увозят. С ней Родин отправился.

– Да, сейчас. – Николай заглянул внутрь «уазика». На заднем сиденье, презрительно морщась, сидели две девицы. На обеих были наручники. «Чуть младше Катьки. Только старших братьев на них, похоже, нет!» – подумал он, вспомнив, как жестко воевал с сестрой: сейчас Катя училась на первом курсе института.

– Тань, не дергайся! Я сейчас отцу позвоню, он этим козлам все объяснит! – Софья наклонилась к самому уху подруги.

– Да? А со мной что будет?

– Он нас обеих вытащит, факт. Или я тоже домой не пойду, – добавила она уже с сомнением.

Александр Генрихович Риттер, сидя в служебной машине и глядя в затылок шоферу, мысленно матерился самыми площадными словами. Его дочь, в пятнадцать лет имеющая машину с личным шофером, брюлики и шубки, ни в грош не ставила его, давшего ей все это. Она подставляла его так часто, что он стал вздрагивать от каждого телефонного звонка. «Все! Это предел! Сонька стала одной большой проблемой! И я знаю, как ее можно решить кардинально!» Еще пару дней назад он сомневался, можно ли так с родным ребенком: то, что ему рассказывали про «Курсы Агнессы Бауман», не лезло ни в какие ворота.

Ясности в мыслях не было. Они путались, наскакивая одна на другую, но главная, самая страшная, вселяла настоящую панику. Вика закрыла уши руками, чтобы не слышать, как ссорятся отец и мать. То, что они орали друг на друга из-за нее, она уже поняла. Мать пыталась ее защитить. Вика, будучи трезвой, могла точно сформулировать и отношение родителей к ней, и свое к ним. Но трезвой и без кайфа она теперь бывала редко. «Так уж получилось, я стала наркоманкой, папа», – сказала она вчера отцу, смиренно опустив глаза долу. Про то, что беременна сама не знает от кого и что у нее букет специфических болезней, умолчала. Об этом не знала и мать. А сказать придется. Денег на лечение нет, стянуть их потихоньку, как раньше, не получится – от нее все прячут, а до продажи вещей из дома, как, например, это делал Гошка Сиверцев, она еще не докатилась. «Скажу Сиверцеву, что ребенок от него, – пришла спасительная мысль в голову. – Нет, не прокатит. По срокам лажа получается. Гошка последние три месяца лечился, не пил, не кололся, не трахался. Матери скажу, по-другому никак».