Чайрен - Заметки с Земли-прим, или Немного о Любви

…Очередной финансовый кризис, но духом я не пал – запас молочной посуды позволял мне продержаться до следующего жалованья. Сполоснув парочку самых грязных бутылей, я сложил всю груду в сумку и бодро затрусил в сторону приемного пункта. Благодаря расчетливости и экономии выглядел я довольно респектабельно, от немецких туфель до итальянских очков, а увесистый куль с посудой прибавлял пикантности моему облику – добропорядочный буржуа, знающий цену деньгам, возможно и принял бы меня за своего, впрочем, как и субъект довольно потрепанной наружности, вставший за мною в очередь. Правда, сквозь дырявый пакет в его руках явственно зрилось его жалкое богатство – бутылок было всего две, да и те он подобрал где-нибудь в мусорном ящике.

Мы были с ним в одном положении, хоть и выглядели достаточно контрастно. Неважно, что вырученного им капитала хватит лишь на пару пончиков, это тоже завтрак… сие созерцание отвлекло мое внимание, и я не сразу заметил Женщину, хотя нюх на красоту у меня отменный. Сказать по правде, взглянув мельком в ту сторону, я принял ее за ладного мальчугана с ухоженной копной соломенного цвета волос. Потом взглянул еще раз, и еще. Что-то в этом облике расходилось с моим представлением о ладных мальчуганах. Бедра! Из таких мальчиков вырастают мужчины с женоподобными фигурами, почему-то вызывающие во мне одновременно и брезгливость и жалость. Я отвернулся, негодуя в душе на себя за то, что лезу со своей никому не нужной жалостью, и тут «он» обернулся. О, Господи! Меня обожгло взглядом синих глаз, которые я сумел усечь, стоя к «нему» чуть ли не спиной. Это была девочка! Какое лицо! Пройдет пять-шесть лет, и сколько мужчин готовы будут пожертвовать ради нее всем! Мне оставалось лишь грустно вздохнуть: «хороша Маша, да не наша!». Позже, перед сном, я снова вспомнил о ней. И на память пришли строки:

Я увидел тебя и попался в полон.

Отчего же на сердце лишь грусть?

Дело вовсе не в том, что я не Аполлон,

Не блещу я ничем,– ну и пусть!

Дело даже не в том, что я одинок.

Разве этим теперь удивишь?

Я увидел тебя в тот апрельский денёк,

День, залитый весною до крыш.

Я увидел тебя, и не мог отвести

Красотой очарованных глаз.

Мне так жаль, что успел я уже отцвести,

И отвык от бессмысленных фраз

О погоде, «штанах», о таинственных снах,

О счастливой звезде, что свела нас.

И о том, что в груди, мол, бушует весна,

От игры: – Вы Марина? Светлана?

Я боялся того, что поближе узнав,

Убежишь ты, зевая от скуки.

И меж нами лишь нуль, пустота, белизна

И твои незовущие руки…

В темной одинокой каморке я трижды повторил их, и с каждым разом голос мой становился тише и тише, и все больше было в нем печали… нет, я не помог ей поднять тяжелую сумку с посудой на стол приемщика. И не погладил по волосам, хотя рука так и тянулась. Мне казалось, что я рядом с ней как ржавые коньки рядом с новеньким «Феррари». Ей всего лет десять. И хотя я верю в дружбу между взрослым и ребенком, я понимаю – она и в свои десять лет – Женщина. Я не сумею быть ей интересным до той поры, когда она вырастет и станет просто женщиной…

Нет, я не был обделен вниманием взрослых красавиц, знающих, что смазливое лицо – не главное достоинство мужчины. Однако в ее возрасте мечтают о сказочных принцах. И, кроме того, в ее глазах было что-то такое, что мигом охладило мой романтический пыл – сознание собственной красоты. Это был хищник, пусть еще маленький, но уже знающий, что он вырастет, и тогда уже не ждите пощады, мужчины! Судя по формам, она будет рослой, чувственной обладательницей роскошного сильного тела, холодных синих глаз и волос цвета соломы – всех атрибутов «пожирателя мужчин». Но, глядя ей вослед, я все же вздохнул с сожалением. Увижу ли когда-нибудь еще такое совершенство?! Поневоле поверишь в легенды о Клеопатре, ради которой мужчины шли на смерть…

В бумажнике лежало несколько клочков бумаги с женскими именами и номерами телефонов их обладательниц. Но это было все «не то», тоску-печаль развеять с ними я не спешил. Хотя Линда, белокурая красотка, массажистка в бане, вначале вскружила мне голову до такой степени, что я считал часы и минуты до встречи, но потом, когда не осталось сомнения в ее общедоступности, я быстро охладел. Меня всегда пугали слишком «простые» женщины : – «Бойся данайцев, приносящих дары», то бишь, как сказал один киногерой: – «Нормальная баба ноги сама не раздвинет»…

Обычно каждый год мне удавалось на недельку-другую вырваться домой, в Буэнос, но моя нынешняя сексуально-финансовая озабоченность (открываешь кошелек, а там – «нефритовый пик») как-то не предрасполагала к столь дальним вояжам. Однако оказалось, что я рано смирился с тем, что еще целый год не увижу маму, сестренку, дядюшку Мэтью и всех прочих сородичей. Сейчас узнаете, в чем дело. Наутро, после «ночи печали» я, не помню уж какими судьбами, оказался участником заседания Ассоциации боевых искусств Сорренто. К моему вящему удивлению выяснилось, что несколько джентельменов из числа присутствующих имеют аттестационные удостоверения, выданные в городке моего рождения, Монтэ, и подписанные, к тому же, моим сенсеем, Го Сеном, Старшим тренером Империи по ушу.

Это и вдохновило меня смотаться в родные края за «корочкой», ведь я занимался восточными единоборствами не две недели, коих хватило этим счастливым обладателям удостоверений, чтобы получить право на преподавание в группах начинающих, а целых четыре года, до окончания школы. Правда, занимался я не китайским ушу, а японским карате, но это меня не смущало – если мой сенсей, лучший в Империи в бытность мою каратистом, стал вдруг Старшим тренером по ушу, то и я сумею перековаться.

Ушу, являясь прародительницей карате, в полной мере сохранило духовность, роднящую его с индийской Йогой, и поэтому многие адепты карате сознательно перекрасились, ну а другие, мало интересующиеся ростом собственного Духа, переименовали себя в ушуистов потому, что тогдашний запрет на карате в Империи не распространялся на ушу из-за того, что изначальный путь к боевому мастерству в нем намного длиньше, чем в упрощенном японском варианте, и ушу можно было несколько лет заниматься под видом «гимнастики», постепенно подготавливая разум и тело к тем сверхъестественным нагрузкам, которые сопутствуют занятиям настоящим воинским искусством.

Я вспомнил, как десять лет назад нас регулярно разгоняли, но наше стремление овладеть секретами древних воителей было так сильно, что школа моего сенсея походила на лужицу воды в воронке: шмякнешь по ней чем-нибудь, вроде все разлетелось брызгами, а подойдешь через минутку – и вновь блестит лужица на дне, и последние капли стекают по стенке воронки туда, откуда были выдворены…