Елена Ларина - Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона

Поливанов недовольно поморщился: видимо, выбранный им тон беседы самому не понравился. Взял слишком длинный разбег и позабыл, зачем вообще бежит.

– В общем, наступил у него период такой. Сама понимаешь, в штанах зашевелилось, кровь туда отхлынула и, в основном, от головы. Стал он за Людмилой подсматривать, рукоблудничать. Я-то этого не знал, а то бы руки ему сразу бы в другое место переставил, чтобы не доставал. Но он сам, дурак, попался. Хотел Людмилу мою в ванной рассмотреть получше, полез в вентиляционный туннель, а задница или что там у него в этот момент торчало, его не пустила. Застрял он. Стал орать. Людмила перепугалась, думала, привидение в нашем замке завелось. В вентиляции-то акустика хорошая! В чем мать родила из ванной выскочила… Мне, правда, кажется, что она больше прикидывалась. Только бы нагишом перед кем-нибудь покрасоваться! Она, зараза, наверное, Олежку и распалила. Да ладно!..

Поливанов на секунду задумался. Губы его что-то бесшумно прошептали. По артикуляции было похоже на слово «стерва».

– Ребята мои вытаскивают этого трубочиста, а сами хохочут. Тут дурак не догадается. Да эта еще выскочила с голым задом! Страшно ей стало! Вытащили они Олега. Только его морда из вентиляции показалась, я ему справа и заехал. А потом еще добавил. А он чуть ли не обратно в трубу лезет, кричит: «Папа! Не бей! Не буду больше никогда!» Я тогда подумал: «Что он не будет? На баб смотреть не будет?» Ведь это вообще никуда не годится. Н-да-а, – почесал в голове Поливанов. – Наказал я его тогда. В спортзал заставил ходить – качаться. Пусть, думаю, кровь в другое место пойдет. И жалко его, хотя и паршивец, а сын…

Постепенно мне стал понятен весь смысл этого разговора, вся эта долгая прелюдия. Теперь Поливанов вообще мог ничего мне не говорить. Какую бы цену он мне ни назвал, какие бы выгоды его предложение мне ни сулило, я откажусь. Еще неделю назад я бы подумала. Подумала бы, поторговалась и, чувствуя себя последней стервой, может, согласилась за большие деньги. Или я на себя наговариваю? Но теперь я была уже не та Света Чернова. Светлое и черное в одном флаконе. Весь мой скорпионский цинизм ушел, как в прибрежный песок, а я сижу, как Аленушка на бережку. Совершенно беззащитная перед обступившим меня злым и неправильным миром. Только и есть теперь во мне, что – это новое, только что зародившееся чувство. Глупая несвоевременная любовь, не сулящая мне никаких выгод, а кроме того – без всяких пока намеков на взаимность. Победила сказка про Стойкого Оловянного Солдатика, про несгораемую любовь, потому что она сама есть пламень…

– А потом появилась ты – красивая, современная девка, – тем временем продолжал Поливанов. – Таких снимают в рекламе, печатают в журналах… Не какая-нибудь Аленушка на картине… как его там, а, неважно, которая сидит и ноет! Разбитная, уверенная в себе деваха. Может и про писателя любого рассказать, и стихи знает, и по-английски, и по-немецки, и в постели не лежит бревном, и от денег не шарахается. Словом, сын мой запал на тебя. Теперь у него опыта было побольше – по морде он уже получил. Поэтому подглядывал за тобой, используя все современные технологии: камеры, фотоаппараты… Мне Людмила подсказала. Говорит, Олег опять начинает рукоблудничать, но только по-научному. Я Людке говорю: «Тебе что, завидно стало, что не за тобой он подглядывает?» Обиделась, отвечает, что о сыне думает, о его физическом и психическом развитии, а я, мол, плохой отец. Мне на сына наплевать… Тут-то Людмила права – мало я детьми занимаюсь. Но ради кого я стараюсь? С собой же я все это хозяйство в могилу не унесу! На этой золотой лошади туда не ускачешь!

Я слушала, не перебивая, готовая к однозначному твердому отказу, понимая, чем дольше он все это рассказывает, тем настойчивее будут его попытки меня уговорить. Поливанов свое время ценил и оценивал.

– Зашел к нему в комнату. Резко, без предупреждения. Закрываться я ему не разрешаю. Олег за компьютером сидит. На экране… Что ты думаешь? Твоя фотография. Он стал мышью щелкать, но выйти не успел. Я тогда заглянул в стол, туда-сюда, вывернул шкафы, кровать сдвинул. Театр одной актрисы! Светланка в самых разных видах, на любой вкус! На вот тебе для примера, полюбуйся!

Поливанов кинул мне на колени цветную фотографию. Как он мог сфотографировать меня, стоящую под душем? Немного смазано, видно, рука фотографа дрогнула, или это помешала вентиляционная решетка?

– Что? Хороша девочка? Как это он ухитрился? Ума не приложу! Видишь, на какие подвиги человека толкает этот орган, который между ног болтается, а стремится вверх? – разглагольствовал Поливанов. – Так вот. Хотел я ему опять по физиономии смазать. Размахнулся… А он мне, паршивец, заявляет: «За что?! Тогда ты был прав – ударил меня за жену, мачеху, а теперь за кого? Кто она тебе? Любовница?» Я ему: «Твое какое дело – кто она мне?!» А он: «И тебе тогда – какое дело?!» Совсем взрослый стал, отвечать научился. Я, конечно, сказал ему, что на карманные расходы на неделю столько даю, сколько у нас квалифицированные рабочие в России в месяц не зарабатывают. На эти деньги нельзя, что ли, одноклассницу свою пригласить в кафешку, отвести ее куда-нибудь, договориться? А Олег мне говорит: «А мне никакие девки не нужны. Мне нужна эта!» Хочу, мол, только ее! Тебя, значит… Что ты все молчишь? Я не на трибуне, наверное? А? Ты бы хоть поддакивала из вежливости!

– Что тут говорить? Все понятно! Пришла любовь – растет морковь…

– Светланка, брось прикидываться! Ты же умная баба, все прекрасно понимаешь, к чему я веду. Сын он мне или не сын? Хочу, чтобы Олег нормальным мужиком был, чтобы руки для дела использовал.

Поливанов растерянно тряс руками. Он был явно не в своей тарелке. Говорил много, все вокруг да около. Неожиданно он засунул руку в карман халата и словно обрел невидимую опору.

– Давай по-деловому! Ты делаешь Олега мужчиной, а я дарю тебе вот это, – Поливанов вынул руку из кармана с маленьким ключиком на ладони. – Что ты опять замолчала? Тебе неинтересно, от чего этот ключик? Какую дверцу он открывает?

– Михаил Павлович, простите меня, конечно, – ответила я. – Пусть эта дверца для меня останется закрытой. Мне это уже неинтересно.

– Не спеши, Светлана! Подумай. Я бы тебе советовал сходить проветриться на сон грядущий. Дойди до гаражей. Там стоит новенькая «Мазда». А вот от нее ключики! Ключики-то вот, Светланка!

Поливанов потряс ими передо мной, как перед капризничающим ребенком, а потом вдруг кинул мне на колени. Я дернулась, будто мне на подол бросили лягушку или крысу, стряхнула ключи на ковер.

– Вот этого я совсем не понимаю! – воскликнул Поливанов, искренне недоумевая. – Даже если бы мне предложили сделать харакири за новенькую «Мазду», я бы пошел, посмотрел модель, цвет, посидел бы за рулем, а потом уже принимал решение. Светланка, может, ты не врубилась? Тебе поручается та же самая работа, на которую тебя сюда нанимали – воспитывать подрастающее поколение. Ты гувернантка или персидская королевна? Иди и воспитай мне пацана как положено! А потом садись на свою честно заработанную «Маздочку», съезди к девчонкам на Тверскую и спроси: скольких им надо обслужить, чтобы заработать на такую тачку. Пусть они тебе подробно расскажут, как их кидают, как в морду дают, в какие места их имеют, чем они болеют… Гувернантка! Чем тебе мой парень не угодил? Думаешь, поверю в твою неприступность? Не окажись тогда у тебя под рукой этого… мази этой чертовой, не засади мне Оксанка мячиком точно в цель, ты бы тоже сейчас так разговаривала? Или спеси у тебя тогда поубавилось? Что вылупилась на меня? Я тебя командирую временно. Теперь у тебя будет новый хозяин!