Сьюзен Джонсон - Мой дерзкий герой

А брат сказал:

– Что тебе нужно, так это вечер в городе.

Это означало несколько часов непрерывной пьянки в местных пабах, которая вылилась наутро в жуткую головную боль.

Кислое настроение при этом осталось при нем – никуда не делось.

Тем не менее он, взяв племянников, повел их учиться управлять яхтой, и это хотя бы на несколько часов, пробежавших незаметно, позволило ему забыть о том, что почти все время занимало его мысли. Однако, высадившись на берег, он вновь обнаружил фантомы депрессии.

Обсуждая в тот вечер с отцом качества нового управляющего имения в Авиньоне, Бобби сообщил, что намерен туда поехать, и они договорились о том, что следует сделать. Потом Бобби поиграл немного для матери на пианино: она часто просила его об этом, а у него не хватало духу сказать, что играет он только для себя, когда есть настроение. Он сыграл весь ее любимый репертуар, не обращая внимания на колкости брата, даже исполнил кое-что по просьбе невестки, после чего, извинившись, пошел к себе.

– Что-то случилось, – сказала мать, когда он ушел.

– Прежде всего ему не мешает подстричься, – заметил брат. У него, как у всех сёрферов, были короткие волосы, что облегчало уход за ними.

– Думаю, он влюбился, – высказала свое мнение невестка.

«Да что она понимает!» – подумали остальные: ведь самые близкие Бобби люди знали его лучше. Даже когда тот женился на Клэр, никто не питал никаких иллюзий насчет того, что брак этот по любви.

– Ну это уж совсем что-то невероятное, – сказал брат.

– По-моему, ты ошибаешься.

– А может, Алексис права, – из вежливости поддержала ее мать: сказались привычки пиар-агента.

– Раз так, то он сам оповестит нас в свое время, – проговорил отец. Человек прагматичный, он не признавал гаданий на кофейной гуще.

Пока семейство обсуждало Бобби, тот наверху собирал вещи.

Спустившись вниз, он замер в арочном проеме, соединявшем переднюю со столовой, словно ожидал команды бежать.

– Я лечу на континент. У меня там кое-какие дела. Позвоню через несколько дней.

– Вот видите! – гордо сказала Алексис.

– Куда ты собрался? – спросил брат.

– На запад, – ответил Бобби.

– Куда конкретно? – поинтересовалась мать.

– Да оставьте вы парня в покое, – осадил их отец.

– Приеду – позвоню.

Хлопнула первая стеклянная дверь, за ней вторая.

– Ни за что не позвонит, – ухмыльнулся Джейк, обращаясь к жене.

– А вот и неправда, неправда! – У Алексис было предчувствие. – Подожди – увидишь.

«Потворство своим слабостям, – думала Касси, – разумно и идет на пользу в том случае, когда обходится без бутылки шампанского». Голова у нее трещала, а та малость энергии, которую Касси почувствовала в себе вчера, покинула ее окончательно.

А что, если заказать вафли с соусом из голубики и взбитыми сливками, а к ним – канадский бекон со свежевыжатым апельсиновым соком?

Ответ она знала, и настроение от этого только ухудшилось.

Хочешь не хочешь, а придется принять душ, одеться и отправиться куда-нибудь за провизией, которой так страждет ее организм.

Пока она гадала, не расколется ли ее голова, сделай она хоть одно движение, зазвонил телефон. В ее нынешнем состоянии этот звук казался ей особенно невыносимым. Ни быстро двигаться, ни заставить телефон замолчать, прикрикнув на него, она не могла. В конце концов ей удалось до него дотянуться, и, нажав кнопку, она сердито прохрипела в трубку:

– Алло.

– Доброе утро, солнышко, – приветствовала ее Лив. – Ты там чем-то занята?

– Хорошо бы, но, к сожалению, нет: у меня сейчас раскалывается голова, и это отравило бы любое возможное удовольствие.

– Поедем со мной на вечеринку к Дрю. Пропустишь парочку «Кровавых Мэри» и будешь как новенькая.

– Только не это… меня сейчас стошнит. Не упоминай о спиртном.

– Хорошо, не буду, но ты все равно одевайся. Через двадцать минут я за тобой заеду. Дрю спускает яхту на озеро Пепин. Тебе понравится.

– Ты перепутала: это тебе понравится.

– Дрю пригласил кое-кого, с кем ты, по его мнению, непременно должна познакомиться. Он говорит, того требует справедливость: ведь это ты дала ему мой телефон.

Лив с Дрю встречались уже три недели и так быстро сошлись, что уже были готовы поверить в существование родственных душ.

– Ну поехали, – уговаривала Лив. – Нет ничего хуже, чем сидеть одной дома в праздники. Отказы не принимаются.

– Нет, нет и еще раз нет, но за тысячное приглашение тебе спасибо. Я ценю твою настойчивость.

– Тебе нельзя сидеть одной в День независимости.

– Я испорчу любой праздник, поверь. У меня отвратительное настроение вот уже…

– Шесть недель?

– Я выгляжу жалко? Вели мне перестать кукситься.

– Перестань кукситься и поехали со мной. Развлечешься.

– Не могу… правда, не могу. Развлекись там за меня.

Лив хорошо знала этот тон – мягкий, но решительный. Она слышала его каждый раз, когда звала Касси куда-нибудь с собой.

– Это твое окончательное решение?

– Окончательное. Видишь ли, я собиралась весь день просидеть в кино. Там темно и можно спрятаться от праздника. Действие в иностранных фильмах разворачивается медленно, так что не требует живости ума, на которую я сейчас не способна. К тому же поп-корн в «Лагуне» – с настоящим сливочным маслом. Я уж не говорю о том, что у них там есть эспрессо и превосходный шоколад. – Только подумав о поп-корне, эспрессо и шоколаде, Касси почувствована, как потекли слюнки. А ведь можно еще успеть на первый сеанс в двенадцать тридцать. Там она и позавтракает.

– Если передумаешь, позвони.

– Обязательно.

Обе знали, что она не перезвонит.

Ощутив при мысли о фаст-фуде слабый прилив сил, Касси, попрощавшись с Лив, осторожно сползла с кровати и поплелась в душ. Там она, балансируя в вертикальном положении, простояла какое-то время, как раз чтобы хватило помыться, затем, еще чуть-чуть полежав на постели, оделась. Пока она шла к машине, летний воздух немного взбодрил ее, и вскоре она уже ехала в «Лагуну».

Два из пяти заявленных в афише фильмов показались Касси приемлемыми. Остальные требовали либо умственного напряжения, либо чрезвычайной доверчивости. Но ничего, если станет уж слишком скучно, можно поспать. Еле удерживая в руках огромную коробку поп-корна с маслом, большой стакан эспрессо и три плитки шоколада, к которым потом она добавила еще одну «Дав» для ровного счета, Касси, когда протянула билетеру билет, напоминала обжору.

Она устроилась на своем месте в середине заднего ряда и собралась упиваться собственным горем.

Главную роль в первой картине исполняла стареющая французская кинозвезда. Она всегда нравилась Касси, но на сей раз камера была к ней беспощадна, да и роль была так себе. Уже к середине фильма Касси не могла сдержать слез. Она плакала не только потому, что ее растрогал фильм, а потому что увядающее лицо кинозвезды напомнило ей о скоротечности жизни.