Екатерина Мурашова - Забывший имя Луны

В большой запущенной квартире жило трое взрослых, семеро детей, две собаки и три кота. Все вместе они производили очень много шума, котят и какой-то маловразумительной художественно-ремесленной продукции.

– Ты можешь остаться здесь и делать то, к чему у тебя лежит душа, – сказала Валентина..

Кешка немного подумал и вымыл пол.

Потом разнял дерущихся младших детей.

Потом сварил кашу и накормил животных.

Потом некоторое время смотрел, как старшая девочка, на вид кешкина ровесница, лепит из глины какую-то голову с невероятно злобным и тупым лицом.

Потом ему дали флейту, и он попробовал поиграть на ней вместе с другими детьми, которые играли на пианино, синтезаторе, расческе, трещотке и деревянных ложках.

Потом у него разболелась голова, и он ушел, пообещав Валентине, что придет еще.

– Ты привыкнешь и тогда поймешь, – пообещала Валентина.

Через неделю Валентина решила, что Кешка уже достаточно привык, и отвела его в школу. Миловидная женщина в кофточке с бахромой, едва достающая Кешке до плеча, спросила его, чем бы он хотел заняться.

– Как у вас надо, так я и буду, – сказал Кешка и огляделся.

Остальные ученики класса суетились где-то на уровне его талии. Все стены комнаты были увешаны какими-то поделками из кожи, соломки, бумаги и сухих растений. На полочках стояли разноцветные горшочки, чашечки, тарелочки и прочая керамическая мелочь.

– Не продать, – кивнул Кешка на ребячьи поделки. – Плохо. Не так надо. Я покажу, если хочете. Меня Маневич учил. У него покупать. Много.

Маленькая учительница растерянно взглянула на Валентину.

– Но, Кеша, мы делаем это вовсе не на продажу. Мы так учимся. Наши ученики так постигают мир. Взаимодействуя с различными материалами, искусствами, пропуская их через себя, мы создаем гармонию в своей душе….

– Душа, гармония – не знать. Что такое? – деловито спросил Кешка.

Учительница беспомощно развела руками.

– Это невозможно объяснить вот так, с ходу, – медленно произнесла Валентина. – Ты будешь учиться и постепенно поймешь… Кто, по-твоему, создал этот мир?

– Город? – уточнил Кешка.

– Не город. Лес, в котором ты жил, море, небо, звезды на нем…

– А что, все это тоже кто-то создавал? – обескуражено переспросил Кешка. – Я думать, всегда есть, всегда было… – Кешке вдруг стало нестерпимо страшно. Усилием воли он остановил свои ноги, которые так и норовили убежать. – Убежать – не понять! – сам себе сказал Кешка. – Еще страшнее. – Загадочный кто-то, который создал море… И Валентина, судя по-всему, накоротке знакома с ним… А эти, карапузы, суетящиеся вокруг… Они тоже…тоже знают?!

– Кто – создал? – хрипло спросил Кешка, проглотив застрявший в глотке комок.

– Бог, Господь Наш, – шепотом сказала молоденькая учительница. – Ты слышал о Боге?

Удивительно, но в сквоте, где большинство людей были по-своему верующими, Кешка не получил абсолютно никакого религиозного образования. Никто не взялся объяснить ему сложные взаимоотношения человека с религией в их историческом многообразии. А простая догматика, везде и всюду применяющаяся для этих целей, была сквотским жителям попросту неинтересна.

– Слышал. Много раз, – подтвердил Кешка. – Отстань, ради Бога. Господи, когда это кончится?! Бог его знает. Иди с Богом. Монах Варсонофий – служитель Божий. На Бога надейся, а сам не плошай… Еще много. Ты сказать – это он создал Лес, Море? Как так быть? Кто он? Человек?

Первый Кешкин урок в вальдорфской школе (а именно туда он попал) был уроком Закона Божьего. Кешка выслушал все очень внимательно, но не поверил ни единому слову. Не может быть, чтобы я такого не заметил, – так рассуждал Кешка сам с собой. – Если бы этот Бог был (а учительница говорит, что он везде есть), то я-то уж его точно выследил бы. Еще в лесу. Нету его там – никаких в этом сомнений быть не может. И про все это можно было бы забыть, если бы не одно обстоятельство. Монашек Варсонофий. Он говорил, что служит этому самому Богу. И он почему-то следил за Кешкой. Может быть, именно так проявляет себя Бог? Что-то здесь непросто, но учительнице и Валентине знать об этом ни к чему. В этом Кешка должен разобраться сам. Бог – церковь – иконка с женщиной и ребенком – Варсонофий – его интерес к Кешке. Странная цепочка получается. Одна из многих странностей Кешкиного городского бытия. Есть еще и другая цепочка. Алекс – Тимоти – Аполлон – Маневич – опять же Кешка. Все сложно. И еще: Дура – долг разделенной пищи и воды – Алекс, который убил Дуру и который кормил Кешку – долг крови – Кешка. Все очень сложно. Слишком много ручейков впадает в одну реку. Кешкин мозг не справляется со всеми этими сложностями, а тут еще Валентина и эта учительница долдонят о каких-то трех душах, которые живут непонятно где, непонятно как выглядят и, главное, непонятно что делают. А если цепочки вдруг начнут сматываться, то притянет Кешку (это правильно), но заодно и Валентину, и учительницу, и детенышей, которые вокруг них кучкуются (это совершенно недопустимо). Вывод один: надо уходить. Нельзя впутывать детенышей в дела, в которых сам Кешка не разобрался.

– Я пойду, – сказал Кешка учительнице. – Валентине передайте: сейчас к ней не приду больше. Потом. Может быть.

– Но почему, Кеша? – заволновалась учительница. – Мы чем-то обидели тебя?

– Нет! – усмехнулся Кешка. – Как вы мочь? Я сам. Есть дело. Разбираться надо. И с Богом вашим тоже.

– Разбираться – с Богом?! – мохнатенькие брови учительницы растерянно поползли вверх.

Кешка почувствовал, что все остальные слова будут уже лишними, как сор, оставшийся после рубки дров. Молча кивнул, прощаясь, и вышел из невысоких дверей класса, слегка наклонив голову, когда проходил под притолокой. Учительница и сгрудившиеся вокруг нее дети смотрели ему вслед.

В Город пришла весна, за ней – лето, и словно ускорившись от тепла, Кешкина жизнь завертелась, как вертится во дворе щенок, пытающийся ухватить собственный хвост.

Караулил по ночам подворье католического храма, но сбежал, когда местный ксендз решил обучать его начаткам Закона Божьего. После демократичного сквотского обучения Кешкина душа не принимала никакой догматики. К тому же ксендзу явно не нравились вопросы, которые Кешка ему задавал. А Кешка, пользуясь случаем, всего лишь хотел прояснить для себя нравы, привычки и характер Бога. При этом он явно рассматривал Бога как дичь, которую впоследствии необходимо будет выследить, поймать и тщательно изучить вблизи. Ксендза возмущал такой практицизм и отсутствие благоговения. В конце концов, оба собеседника взаимно уверились в слабоумии друг друга и почли за благо расстаться.

Пару раз Кешка попадал в милицию. Там мордатые милиционеры выслушивали его рассказ, как увлекательную сказку, сопя и выкачивая глаза, потом куда-то звонили, писали направление, приезжали какие-то люди и Кешку забирали. Милиционеры сочувственно хлопали парня по плечам, желали успеха, обещали, что в детприемнике он поживет совсем немного, а в детдоме для умственно отсталых из него сделают человека. С милиционерами Кешка, памятуя советы насельников каморы, предпочитал не связываться, но и детдом для умственно отсталых в его планы тоже не входил. Поэтому Кешка сбегал за первым же после отделения милиции поворотом. Попытки воспрепятствовать его побегу казались Кешке страшно смешными. Отбежав метров на двести и схоронившись, он останавливался, чтобы вдосталь посмеяться. Смеяться и бежать Кешка не мог. Сбивалось дыхание.