Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит

Катерина долго и тщательно мыла руки. Терла упорно, не сводя глаз с собственных кистей, омываемых струей воды. Сергей стоял сзади, смотрел на ее отражение в большом круглом зеркале перед собой, держал наготове пушистое полотенце. Потом он мыл руки, по-врачебному привычно тер полусогнутой пятерней межпальцевые промежутки другой руки, а Катя ждала сзади с чуть влажным, смятым полотенцем в руках. Сергей взял предупредительно протянутое полотенце, уселся на край белоснежной ванны, принялся самозабвенно вытирать ладони мягкой тканью, опустив к ним голову, медля поднять глаза. Слишком многое зависело сейчас от его действий, его слов. Как водится, прежде необходимо было прикинуть, просчитать ходы. А ничего прикинуть и просчитать в ее присутствии никогда не получалось.

Тогда так же молча, как в немом кино, Катя сделала шажок вперед, забрала из его рук влажное полотенце и, не глядя, опустила сбоку от себя на раковину. Еще малюсенький шажочек, и оказалась почти что между его разведенными ногами с сильными, длинными бедрами. Бездумно и смело – смело, потому что бездумно, повинуясь лишь инстинкту и острому желанию, – взялась двумя руками за подол его испачканной майки и потянула кверху, через голову. Сдернула со спины, с плеч и оставила, будто сковав тряпьем руки. Медленно, очень медленно, как по полировке концертного рояля, провела пальцем по наливающемуся на его плече кровоподтеку, осторожно втянула носом воздух, ударивший по рецепторам смесью туалетной воды «Фаренгейт», мужского тела и пота.

У Сергея перехватило дыхание, сердце ухнуло вниз, в эпигастрий.

– Больно?… – одними губами прошелестела Катя.

Сергей улыбнулся ей, сощурив глаза, высвободил руки и подтянул поближе к себе, дожав для верности ногами, двумя руками нырнул под кофту, ощутив мягкое и податливое тело.

Катя хотела было уткнуться носом ему в шею, как молодая лошадь втягивать и втягивать ноздрями исходящий от него одуряющий аромат, но сильные руки крепко поймали ее голову, а губы нащупали ее губы. Ей казалось, что этот поцелуй, разом перечеркнувший все то, что было с ней после памятного вечера на заваленной яблоками старой даче, не должен заканчиваться никогда. Казалось, что если она сейчас оторвется от его губ, то сразу исчезнет, растворится, перестанет быть, и поэтому нужно крепче держаться за его губы, как утопающий держится за соломинку, как выловленный из воды зависит исключительно от умения спасателя делать искусственное дыхание.

Она не заметила, как они оказались в просторной спальне с плотными шторами на окнах, не видела, что окружает ее, не ощущала спиной скомканного белья кровати. Все чувства сконцентрировались на нем, его руках, губах, его шепоте, тяжести его тела, влажности его кожи.

Сергей тоже не чувствовал ничего вокруг. Он давно уже пришел к выводу, что самое непередаваемое физическое наслаждение испытывает тогда, когда вечером после долгого и трудного дня наконец-то погружает тело в горячую воду ванны. Ощущение это начинается с предвкушения – открывания блестящих хромированных кранов, звука ударяющейся об акрил воды, медленного, на последнем издыхании, раздевания, – продолжается в момент касания большой голой ступней пузырящейся пены водной поверхности и достигает своего пика в тот миг, когда тяжесть перемещается с ног на все тело, равномерно распределяясь по пояснице, позвоночнику, нашедшей, наконец, упор голове, уложенной на теплый керамический бортик. Все последующее, даже ощущение бегущих вдоль тела жадных, булькающих пузырьков, массажем ударяющих в кожу струек, не идет в сравнение с тем, уже пережитым при переходе в горизонтальное положение.

Но это, нынешнее, чувство невозможности остановиться, замереть, застыть на месте, чувство постоянного беспорядочного движения, полного хаоса было в сто раз круче излюбленного чувства покоя. Он, который никогда не выключал кнопочку разума, все держал под контролем – даже в сексе, знал, что и когда необходимо сделать, сказать, спросить – с ней просто жил, задыхаясь от счастья и забывая дышать.

Он чувствовал, как ее тело идеально подходит к его телу, не существует никаких неудобств и никаких препятствий.

Его размер. Его женщина. Его половинка.

Катя еле слышно, хрипло смеялась, еще больше доводя его до исступления, призывно выгибалась ему навстречу, мельтешила вокруг руками и ногами, заполняя все окружающее пространство собой, а он плыл по течению, полностью отдавшись ее воле.

Когда все было окончено, по-хозяйски прижимая ее к себе, Сергей прошептал в самое ухо:

– Если бы ты тогда, на даче догадалась снять с меня майку, у нас были бы уже взрослые дети.

– Дурак! Дурак ты, Доярков… – нежно промурлыкала Катька откуда-то из под мышки, засмеялась, и под мышкой сразу стало горячо и щекотно. – Я ведь девочка, мне навязываться неудобно. Ты сам-то куда смотрел?…

– Я на тебя смотрел. Я, Кать, так тебя боялся…

– А теперь? – пытала Катька, четко зная, что любопытство сгубило кошку.

– Теперь? Теперь меньше…

Катя открыла глаза и увидела, что всю комнату пронизывают длинные, косые солнечные лучи, пробивающиеся через неплотность штор, а все предметы отбрасывают причудливые, непропорциональные тени. Время к вечеру, солнце низко. По всей комнате в беспорядке валялась ее и его одежда. Смутившись откровенному виду своего кружевного бюстгальтера у двери, Катя снова закрыла глаза.

Из-за приоткрытой двери доносился негромкий голос Сергея, от которого чаще забилось сердце.

– Ай, какой молодец… Красавец. Ты – мужик. – Сергей уморительно растягивал слова, беседуя с Бобом. – И шрам у тебя будет классный, ручаюсь. Ты мне веришь? То-то же. Тебя за такой шрам все собачьи девчонки любить будут. Эй, эй! Не чеши! Кефир допил? Пойдем на улицу.

Но Боб на улицу не пошел, а, слегка пошатываясь, побрел к двери в спальню, просочился в щелку длинным туловищем и здоровым глазом взглянул на хозяйку. Подошел к кровати, поставил на край коротенькие лапки-ручки и между ними положил на одеяло голову. Один глаз у него совсем заплыл, шрам на морде выглядел устрашающе – весь в узелках ниток, в запекшейся крови.

– Что, малыш, болит? – понимающе спросила Катя. – А я, знаешь, такая счастливая, ты даже себе не представляешь…

Боб подтянул задние лапы, протопал по одеялу и улегся, прижимаясь к Катиному животу. Катя осторожно потрепала его по макушке, по ушам, раздумывая о том, что нужно собираться с силами, вставать и одеваться.

Вставать, вылезать из-под одеяла не хотелось.

Не хотелось ненужных, дежурных слов, прощаний, вежливых обещаний не хотелось.

Не хотелось никуда уходить из этого дома.

Но внутренне Катя была готова к тому, что еще чуть-чуть, и наступит неизбежное отрезвление. Она так и не поняла, кто же он, но сейчас это не имело никакого значения. Даже если бы он признался, что агент Моссда или даже сам Бен Ладен, Катя спокойно пережила бы.