Сергей Бакшеев - Отравленная страсть

– Прости! Всё! – крикнул я. – Дальше сама крутись. Шавка понимающе потупила морду.

– Что ты с собой приволок? – спросил Сашка, когда я прикрыл окно.

– Портфель нашего покойника.

– Зачем? Ты с ума сошел! Это же улика!

– Честно говоря, хотел выбросить по дороге, да забыл.

– Ох, и вляпаемся мы с тобой.

– Ложись. Все нормально. Там какие-то бумаги, я почитаю, а завтра разорву и выкину.

– У нее взял? – Да.

– Сама дала?

– Да. Ты чем-то недоволен?

– А вдруг она нас хочет подставить? «Волга» уже на подозрении, зажим для галстука нашли, а тут – такая улика в придачу! Обнаружат – не отвертимся!

– Ага! Сейчас заявятся опера с обыском и арестуют нас. Вспомни, как ты со «скорой помощью» психанул. Кстати, ко мне приходила…

Я хотел рассказать про визит следователя, но осекся на полуслове. Лучше не нагнетать страсти.

– Кто приходил? Куда?

– Ерунда, это мелочи. Ты лучше скажи, где так долго с Карповой пропадал?

– Где, где. Гуляли. Я же не спрашиваю, откуда ты среди ночи возвращаешься.

– Сам догадался.

– Вот-вот! Сегодня никого вывозить не потребовалось? Трупов новых нет?

– Да ну тебя!

Я вывалил содержимое портфеля на кровать. Выпала одинокая зеленая папка. Пальцы расшнуровали тесемки, ворох бумаг рассыпался по полу.

И тут в дверь постучали. Требовательно. Настойчиво. Казалось, если мы не откроем, дверь взломают.

Мы с Сашкой переглянулись.

– Прячь, – зашипел он.

Я сунул портфель под матрац и кинулся собирать бумаги. Листки не хотели складываться в торопливых пальцах и постоянно выскальзывали.

Стук в дверь повторился. Я сдернул с кровати покрывало и расстелил его на полу поверх бумаг.

– Садись в позу лотоса и занимайся йогой, – показал я Сашке на покрывало, а сам двинулся к двери, громко ворча: – Ну, кто там еще? Спать не дают!

Рука как можно медленнее повернула ручку замка. Вместе с открывающейся дверью я разевал рот для огромного демонстративного зевка. На пороге в тапочках и домашнем халате стояла Карпова.

– Это я, мальчики. У нас еще есть молоко и пряники. Вот! – Она протянула стеклянную бутыль молока и пакет с пряниками.

Я смотрел на нее, как на слабоумную.

– Вы же есть хотели, – непонимающе вопрошала она, протискивая голову рядом с моим плечом. При виде Евтушенко удивление на ее лице удвоилось: – А Саша что делает?

– Ну что ты, Карпова, всюду нос суешь? – Я выхватил у нее продукты: – Спасибо за молочко. Лет пять его не пил. Я твой вечный должник. А Саша настраивает организм на благоприятное сновидение.

– Чего? – Ее лицо еще больше вытянулось.

– Чего, чего? Тебя он во сне увидеть хочет. Вот чего!

На пухленьком личике медленно, как проколотый желток по яичнице, расплылась круглая улыбка:

– Правда?

– Угу, – от души кивнул я. – Ну все, не мешай, а то сорвется.

Я почти вытолкнул ее и закрыл дверь. Сашка встал, его лицо портила гримаса досады:

– Я не слишком глупо выглядел?

– Нормально. Необычность притягивает девушек, – заверил я друга.

Мы разложили на столе бумаги и попытались их рассортировать.

– Вот тут только про автомобили, – разглядывал листки Евтушенко. – Дата, номер кузова, город. Ташкент, Душанбе, опять Ташкент. За несколько предыдущих лет. А вот посмотри! Позавчерашнее число, город Горький и фамилия нашей преподавательницы: Глебова.

Я выхватил листок. В памяти всплыл подслушанный разговор Калинина с неведомым Петром Кирилловичем.

– Я, кажется, понимаю, в чем дело. Это список «левых» «Волг», которые Калинин сбыл в Среднюю Азию. Это была его доля за прикрытие заводских махинаторов. Смотри, тут данные за последние три года. Ровно столько Воробьев работает с Калининым.

– Получается, Воробьев собирал на шефа компромат?

– Да еще какой! Посмотри, на остальных листах адреса квартир, дачные участки. Наверняка это то, что, как и «Волги», распределялось Калининым в обход закона. Немало набралось. Эти бумаги для Калинина равносильны смерти.

– Калинин об этом узнал и… устранил опасного свидетеля. А мы ему в этом помогли, – задумчиво произнес Сашка. – Только как отравленный коньяк оказался у Воробьева? Может, эта девушка, Евгения, сообщница?

– Нет! – возмутился я. – Калинин сам признался, что перед отлетом отдал бутылку Воробьеву. Якобы она случайно у него оказалась и он забыл ее выложить.

– А у Калинина прекрасное алиби. Воробьев погибает, когда он находится в Москве. Только, получается, что он рисковал жизнью Евгении. Если бы она выпила, то… А ведь Калинин ее… – Сашка осекся на полуслове, искоса взглянул на меня, и закончил фразу очень тихо: – Вроде как любит.

– Женя не пьет крепкие напитки. И Калинин не предполагал, что Воробьев вечером окажется на квартире Жени.

– Кстати, а почему он там был? Время было позднее. Может, – Сашка отвел глаза, – красивая женщина, молодой мужчина и… все такое.

– Ты… хочешь сказать, – я произносил слова медленно, с расстановкой. В голове вертелась картина: пиджак на кровати, небрежно расстегнутая рубашка и обольстительная Женя в легкомысленном халатике. Я сглотнул подступивший к горлу ком и закончил фразу: – Что Русинова была любовницей Воробьева?

– Да, – отрывисто выдохнул Сашка.

От обиды закололо в глазах. Я нахмурился, чтобы не выступили слезы. Этого оказалось недостаточно. Пальцы сдавили уголки глаз у переносицы, губы прошептали:

– Любовница Калинина. Любовница Воробьева. Со мной целовалась. Господи! Да что же это за женщина?

– Калинина она считала своим мужем. Гражданским, – друг тактично пытался меня утешить.

– А у него своя законная семья! – Нестерпимая горечь жгла изнутри. – Недаром по статистике замужних женщин у нас больше, чем женатых мужчин.

Мы помолчали.

– Что будем делать с бумагами? – спросил Евтушенко.

– Я не хочу ее уступать.

– Ты про кого?

– Про Женю.

– Елки-палки! Кто про что, а вшивый про баню! Я тебя вот про этот портфель спрашиваю! Если его найдут у нас, как мы это объясним? И светлую «Волгу» уже ищут. Милиция на уши поставлена. Ты хоть это помнишь?

– Помню. – Мною овладевало упрямство. – Бумаги пока останутся у меня. Ты не беспокойся, я все возьму на себя, в случае чего.

– Да не в этом дело! Раз вляпались, надо поступать разумно. Я к этому призываю.

– Хорошо. От портфеля я избавлюсь. А бумаги пока оставлю. Есть у меня план…

Я рассказал Сашке о том, что замыслил. Он слушал молча, не прерывал. В его глазах я пытался найти понимание, но он смотрел на меня с сочувствием здорового человека к безнадежно больному.

– Ты любишь ее так сильно? – только и спросил он в конце.

– Что значит сильно? Я просто ее люблю! Не сильно и не слабо. Я только сейчас узнал, что такое любовь. Те переживания, которые у меня были до этого, – ерунда. У любви нет шкалы – эта больше, эта меньше. Любовь – это предел, понимаешь? Выше – некуда! И ниже нельзя. Иначе это не любовь.