Анна Дубчак - Рыжая легкого поведения

Она прочла письмо здесь же, в подъезде.

«Дорогая Лена, пишу тебе, потому что ты – единственный близкий мне человек. Не хочу обидеть Наташу, я ее очень люблю, но у нее есть Логинов и она не так одинока, как ты. У меня нехорошие предчувствия. Пишу письмо ночью, потому что днем не могу это делать: у меня такое чувство, будто за мной следят, за каждым моим шагом… Человек, которого я еще вчера так любила, оказался убийцей. Я сама видела, как Гуров переносил тело женщины, завернутое в белую простыню, на второй этаж одного старого дома… Лучше бы я была в это время дома. И черт меня дернул проследить за ним. Понимаешь, я знала, что у него нет машины, поэтому страшно удивилась, когда увидела его в белых „Жигулях“. Он проехал мимо меня – я вышла из дома за хлебом, – и я узнала его. Остановила такси и поехала следом. Он долго не выходил из машины, ждал, наверное, когда стемнеет. А я, отпустив такси, стояла за углом дома и следила за ним. Я думала, что у него свидание с женщиной. И вдруг, представь, он открывает багажник и, постоянно оглядываясь, достает оттуда нечто белое и длинное, похожее на безжизненное человеческое тело. И скрывается с ним в доме. Я тоже зашла следом и спряталась за входной дверью. Я слышала, как он поднялся на второй этаж. Леночка, дорогая, может, я делаю глупость, что посвящаю тебя в это, но мне страшно… Завтра утром я буду себя ругать за то, что написала тебе все это, но сейчас я просто умираю от страха. Понимаешь, он вышел из дома и на этих же белых «Жигулях» уехал, а я поднялась на второй этаж и нашла в одной из дальних комнат труп женщины… Ты знаешь, я не из пугливых, не из тех, кто падает в обморок при виде мертвеца. Я видела своих подруг, которых насиловали до смерти… Я и обмывала их, и хоронила, и даже один раз присутствовала при бальзамировании… Но такого, что я увидела там, в этом старом доме, мне еще не приходилось видеть. И тогда я все поняла. Поняла, зачем я была ему нужна. Потому что не я ему была нужна, а то, что во мне, и то, чего уже давно нет… Понимаешь, Леночка, за все в жизни приходится платить. И я заплачу. Но сначала заплатит он. Поэтому я и пишу тебе. Запомни, что бы со мной ни случилось, все, что у меня есть, будет принадлежать тебе. Высылаю вместе с письмом копию своего завещания.

(Будет лучше, если ты по этому вопросу обратишься в Москве к адвокату Кирсанову Льву Яковлевичу.) Я знаю, что ты завидовала мне, моему образу жизни. Я не хотела бы, чтобы ты стала такой же, как я, чтобы прошла весь этот страшный путь…

Пусть хотя бы у тебя все будет хорошо. Будь счастлива. Мне не звони и не приезжай. Если сумею выкарабкаться, то вернусь сама. В крайнем случае обратись к Наташе Ореховой, она живет в С., вот ее телефон… Она свой человек, и ей ты сможешь показать это письмо. Ну все, у меня кончились сигареты. А ведь мне нельзя курить, это может отразиться на моем ребенке. Как жаль, что моя мама не увидит его. Целую, твоя Полина.

P.S. Поливай цветы и вытирай пыль, как я тебе говорила. Будем надеяться только на хорошее».

Наталия разрыдалась прямо на лестнице. Она сидела на ступеньках, закрыв ладонями лицо, и, не в силах унять внутреннюю дрожь, полностью отдалась своему горю. Она вновь была слабой и беззащитной Наташей Ореховой, уязвимой и страшно закомплексованной, воспринимающей мир как надвигающуюся на нее огромную темно-серую тучу, неотвратимую и холодную…

Успокоившись, она вернулась к Валентину, прижалась к нему всем телом, обняла и вскоре уснула.

А проснулась от шума: кто-то нахально открывал замки, звенел ключами и громко разговаривал.

– Валентин, сюда кто-то рвется… мне страшно… – пыталась она растормошить Валентина. – Ну же…

Он открыл глаза:

– Что случилось? – И, услышав шум в прихожей, хотел уже было встать, но не успел, шаги приближались. Наконец дверь спальни распахнулась, и Наталия, к своему ужасу, увидела серое лицо Логинова. И его самого, такого огромного и холодного, как скала… За ним маячило удивленное лицо Арнольда Манджиняна.

Логинов, оценив щекотливость ситуации, выпроводил своего помощника из спальни и прикрыл за ним дверь.

Наталия, не обращая внимания на всю безвыходность ситуации, встала как была, обнаженная, быстро оделась, испытывая парализующий страх, который сковывал движения и мешал ей сосредоточиться, и вышла из спальни, оставив в постели ошарашенного Валентина. Логинов последовал за ней.

На кухне она достала из сумки сигареты и закурила.

– Почему ты не предупредил меня о своем приезде? – спросила она, глядя в окно и пытаясь пересчитать листья на ветке тополя, качавшейся на уровне ее глаз.

– Это тот самый?… – Он не договорил и тоже жадно схватился за сигареты. – Это я тебя должен спрашивать: почему не звонила, почему не давала о себе знать, почему оказалась в постели с чужим мужиком?…

– Я знаю, кто убил всех женщин.

Я теперь знаю все. А что касается Валентина, то еще сегодня ночью мне казалось, что я люблю его… Как когда-то казалось, что люблю и тебя… Ты все равно не поймешь. Вы были нужны мне оба. А теперь поступай как хочешь… Я напишу все, что знаю. Я много работала, меня даже пытались убить… Смотри. – Наталия задрала рубашку и показала свежий шрам на животе. – А теперь уходи…

Она повернулась: в дверях стоял Валентин.

– И ты тоже уходи, – сказала она дрогнувшим голосом. – Мне надо побыть одной. Сегодня вечером я оставлю всю информацию в соседней квартире, у Лены. А где буду сама – еще не знаю.

Логинов молча смотрел на нее и, пожалуй, впервые в своей жизни не знал, как ему поступить. Он был готов ей простить все, если бы почувствовал, что она раскаивается, что ей не хочется терять его… Но она вела себя так странно, так независимо, что он просто потерял дар речи.

Что касается Валентина, то он, тоже не ожидая такого поворота событий, молча взял свою сумку и ушел, не сказав ни слова.

Чувствуя, что Логинов просто так не уйдет, Наталия резко повернулась к нему и, уперев свои маленькие кулачки ему в грудь, стала попросту выталкивать его из кухни.

– Уходи! Я устала и не могу сейчас ничего объяснять. Да и не хочу. Это ты во всем виноват: и в том, что отпустил меня одну в Москву, и что не дал мне охраны, и – и это главное – что ты никогда не верил в меня…

Любимый ее жест – закрыть лицо руками и спрятаться от всего мира – спас ее. Когда она отняла руки от лица, в квартире уже никого не было.

Она налила себе коньяку и, немного успокоившись, принялась наводить порядок в квартире. Перемыла везде полы, убрала спальню, вытерла пыль, полила цветы и позвонила Лене.

– Вот тебе письмо, прочитай его, а потом поговорим…

Пока Лена читала, Наталия вернулась в спальню и, узнав по справочной телефон антикварного магазина на Арбате, позвонила Агееву: