Анна Дубчак - Крюк, или Анданте для одной молодой женщины, двух мертвых бабочек и нескольких мужчин

– Нет! – заплакала Ольга. – Это неправда! Я не отлынивала! Просто по субботам у меня было сольфеджио и музыкальная литература! Сизов, не верь ему, я не такая!.. Сизов, ты чего молчишь? Я ведь чувствую, что Моцарт где-то совсем рядом. Скажи правду!

Вдруг начала гаснуть люстра, и мягким золотистым светом стали заполняться ниши для музыкантов. Заблестела медь инструментов, обозначились нотные листы на пюпитрах. Ольга без труда проскользнула в оркестровую яму. Стало очень тихо. «Иди влево, – подсказал Сизов и, как ей показалось, подтолкнул ее. – Ничего не бойся».

Ольга свернула и оказалась в темном душном коридорчике с великим множеством дверей.

– Вторая дверь слева, – подсказал Сизов. – Смелее!

Ольга открыла дверь и оказалась в тесном, заваленном всяким хламом кабинете. На клавесине горели свечи. Зарывшись с головой в бумагу, по полу шарил человек в голубом камзоле. Ольга услышала немецкую речь и от счастья захлопала в ладоши.

– Вольфганг! Амадей! Ты здесь! Ты что-то ищешь?

Моцарт поднял на нее потемневшие глаза и, поднявшись с пола и отряхнув пыль с костюма, нежно обнял Ольгу. Из нескольких произнесенных им фраз Ольга инстинктивно поняла, что речь идет о какой-то пропаже. Она опустилась с ним на колени, и они вдвоем принялись ворошить нотные листы, раскиданные по всей комнате. Увидев сафьяновый башмак без пряжки, она едва удержалась, чтобы не дотронуться до него, но вовремя взяла себя в руки.

– Я нашла! – крикнула она радостно, извлекая из-под клавесина нотный листок. Она и сама не понимала, почему ей показалось, что она нашла именно нужное ему. Моцарт схватил листок, уселся за клавесин и заиграл. А Ольга, устроившись в своем парчовом платье на полу, среди хлама и нотных кип, замерла, завороженная волшебными звуками. Она узнала мелодию «Анданте», и счастливый озноб охватил ее. Сжав ладонями виски, она медленно раскачивалась в такт божественной мелодии, и слезы благодарности струились по щекам. «Сизов, – подумала она про себя, – Сизов, я не знаю, кто ты, но ты принес мне так много удивительных и приятных мгновений, что я не забуду тебя никогда… Ты должен понять меня, ведь я люблю Моцарта с детства, Моцарт – мой Бог. Я не знаю почему, но в своей прежней жизни я не имела возможности вполне насладиться его музыкой, и вот теперь… Я не могу выразить, что сейчас происходит со мной. Но, кажется, начинаются провалы в моей памяти… Что это со мной?…

– Слушай музыку и расслабься, – сказал Сизов, словно прочел ее мысли. Казалось, он и сам был во власти «Анданте».

Вдруг она вновь оказалось в парке. Пряжка от башмака Моцарта и кукольная пластмассовая туфелька были с ней.

– Сизов, ты здесь?

– Здесь.

– Какое это наслаждение – идти просто так по аллее, дышать ароматом роз и никуда не торопиться. Ты устроил мне настоящий праздник. За что мне такое счастье? Все самое яркое, удивительное и запоминающееся из моего прошлого ты подарил мне. А ведь сегодня, в нашем мире, редко делают подарки бескорыстно. Ты согласен со мной?

– Да, ты права, но и я не исключение.

– Как? – Ольга остановилась и невольно подняла глаза вверх. – Чего же ты от меня хочешь?

– Любви, – прозвучал взволнованный голос.

– Ты шутишь? Как я могу любить тебя, если тебя нет?

– Я – есть.

– Тогда слушай, Сизов: я люблю тебя всем сердцем.

– Я знаю. Но этого мало.

– Чего же тебе еще надо?

– Любви, – повторил Сизов. – Я хочу, чтобы ты полюбила меня по-настоящему, как может любить женщина.

– Но ведь я ничего про себя не знаю… Авдруг я замужем или у меня уже есть возлюбленный?

– Конечно, ты замужем. Но дома у тебя настоящий ад.

– Я помню, ты недавно говорил мне, что я была несчастна, и моя жизнь мне осточертела… Сейчас самое время поговорить об этом. Быть может, ты скажешь, кто виноват в этом?

– Ты сама!

– Но почему?

– Потому что в твоем доме холодно. Ты не любишь своего мужа и ходишь перед ним в разодранном халате и дырявых тапках…

– Ну, это уж слишком! Это пошло, об этом пишут в женских иллюстрированных журналах… Можно мне хоть краем глаза увидеть своего мужа? Он красивый? Добрый?

– Сейчас он занят. Как-нибудь потом… Ты уже отдохнула? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, а что?

– Тебе предстоит испытание.

– Что я должна делать?

– Лежать и не двигаться, – раздался где-то совсем рядом незнакомый женский голос, – иначе мы проткнем вам матку.

– А-а-а!!! – закричала Ольга от нестерпимой боли. – Отпустите меня! Я не хочу! Скотина, я тебе никогда этого не прощу!

– Соберите кровь, – услышала она вновь этот же ненавистный голос. – Вера, она теряет сознание, давай сюда нашатырь. Все? Очухалась? Слазь, да следующую зови…

С нее сняли белые бахилы, опустили рубашку, чуть прикрывающую живот, и выставили за дверь. Последнее, что она видела в кабинете, это мертвенно-бледное лицо девушки, той самой, которая была «следующей».

Тяжелую ледяную грелку засунули ей под рубашку, укрыли одеялом и ушли.

– Ну что, отмучилась? – спросила одна из женщин в палате.

– Отмучилась, – Ольга вдруг увидела себя лежащей на кровати, с посиневшими искусанными губами и огромными кругами под глазами.

– Твой что, не хотел ребенка? – спросила та же женщина.

– У меня мизерный оклад и у него – копейки… Наш ребенок умер бы с голоду, – процедила сквозь зубы Ольга, не узнав своего голоса.

– Другие же не умирают.

– А я не хочу, как другие. Он бы мне потом «спасибо» не сказал.

– Кто?

– Сын. – При слове «сын» потекли слезы.

– Вообще-то, может, ты и права, – задумчиво протянула собеседница. – Вон у меня трое. Денег в доме никогда не бывает. Сама хожу в обносках – правда, сестра иногда дает свое надеть… У мужика шапка уже двенадцатый год, вся рассыпается. Дни рождения справлять перестали, а живот все пухнет раз в год, это уж обязательно…

– И правда, бабы, они нам «спасибо» не скажут, – отозвался другой голос. – Асколько душ здесь летает, над потолками… Тело – это одно, а душа – совсем другое. Душа, она летает и вселяется в другое тело или, скажем, в цветок или бабочку. Я читала. Душа – она бессмертная.

– Целый улей душ, – усмехнулась первая женщина. – А я зато хоть отдохну здесь, дома-то некогда. Хорошо, обед сварила почитай на неделю, ведро щей да курицу с картошкой. Может, правда, все уже съели подчистую…

– Сизов, – позвала Ольга мысленно и ужаснулась своему виду, – ты не должен здесь находиться, нельзя…

– Так меня же и нет, – донеслось сверху.

– Женщины, мыться! – скомандовала сестра, раздавая всем бурые вафельные полотенца. – В очередь становитесь!

Ольга вышла вслед за другими женщинами в хмурый серый коридор. Полуголые женщины в широких, коротких, застиранных рубашках, прижимая к груди полотенца, молча разглядывали крохотную, тускло освещенную комнату, пол которой был выложен желтой плиткой. Каждая женщина, входящая в эту комнату, должна была мыться под струей, текущей из резинового шланга, причем на глазах всех остальных.