Наталья Андреева - Дети белой богини

- Ах, да! Ну, значит, не судьба. В конце кон­цов это никуда не денется. Девушке не впервой обманываться в мужчинах. Ведь так?

Он расставлял ловушку. И Герман лез в нее, словно бык на красную тряпку. Глядя исподло­бья, спросил:

- Что у вас было?

- А ты ревнуешь? — усмехнулся Александр.

- В общем-то... Мне это неприятно. Черт знает что! - выругался Герман. - Самолюбие, что ли, задето?

- Ну да! Как же! У неотразимого Германа Горанина уводит девушку из-под носа какой-то Зява! Выходит, это все слова? О той легкости, с кото­рой ты бросаешь женщин? И больно тебе так же, как и всем, когда они от тебя уходят.

- Ника никуда не денется, - упрямо сказал Герман.

- А ты уверен? Аглая ведь дала согласие на брак. Но что сказала Ника?

- Она немного обиделась. Из-за Веры. Бы­вает.

- Немного обиделась! Да ты дурак, Гора! Просто дурак! Она разобралась, что к чему, и поняла — от тебя надо бежать, как от чумы!

- Но-но. Ты не очень-то.

- Такую девушку потерял! Косметикой она, видишь ли, злоупотребляет! Много курит! Лю­бовь, видишь ли, складывается из мелочей! Да это ты мелочный, а не любовь. Все выгадываешь, как бы себя подороже продать.

- Заткнись! - зло бросил Герман.

Завьялов вдруг спохватился. Для человека, которого должно после двух таблеток снотворно­го неудержимо клонить ко сну, говорит слишком уж бойко. Он начал тереть глаза:

- Устал я что-то. Сколько там натикало?

- Да к полуночи. Совсем спишь?

- Посижу еще маленько. - Он демонстратив­но зевнул. - Ты уж извини, что в третий раз зло­употребляю твоим гостеприимством. Но дома... Там везде Маша. Закрою глаза и вижу ее. Какой уж тут сон!

- Да, наверное, - несколько рассеянно отозвал­ся Герман.

- У тебя дом большой. Вот когда народу бу­дет полно, тогда не разлежишься на диване-то. Вера с дочкой да внук. Глядишь, еще малышня появится.

- Я пока ничего не решил.

- Ну, думай.

- Знаешь, Сашка, жалко мне тебя. Хороший ты человек. И, в принципе, ни в чем ведь не ви­новат! Вот что убивает.

- А что это ты будто хоронишь меня?

- Да так. Тебе бы полечиться.

- Спать охота. Лягу я, пожалуй. Но сначала помогу тебе отнести все это на кухню, - кив­нул о» на грязные тарелки. - Хочешь, посуду помою?

- Вера завтра помоет, - равнодушно отклик­нулся Герман. - А ты ложись, раз плохо себя чув­ствуешь.

- Ничего. Не умираю ведь.

После того как стол очистили и Герман акку­ратно протер белую моющуюся скатерть салфет­кой, он еще раз зевнул и устроился на диване. Хозяин принес подушку и плед. Завьялов отме­тил, что тот нервничает. Похоже, завелся. Из-за Ники.

- Послушай, Саша, - позвал его Герман, - ты спишь, что ли?

- Да. Почти.

- Ладно. Завтра поговорим.

- Именно.

-И он отвернулся к стене. Горанин еще немно­го потоптался в дверях, словно чего-то ждал. Но Завьялов не двигался, и Герман, погасив свет, вышел.

Был первый час ночи. Лежать без сна и ждать придется около часа. Прислушался: ощутимая вибрация. Герман поднимается наверх. Только бы не сунулся в шкаф! Вдруг захочет проверить содержимое ящичка? Он просунул руку под ди­ванную подушку и нащупал пистолет. Успоко­ился немного. Ночь на дворе, зачем Герману шарить в шкафу? Интересно, лег или нет? Вро­де бы шаги наверху, в спальне. Герман нервни­чает, ходит по комнате. Может быть, курит. По­чувствовал тоску; Надо было попросить сига­рет - нервы. Ждать невыносимо. А вдруг не по­лучится?

Нет, Герман обязательно спустится, проверит, нет ли на столе очередного рисунка. Дважды но­чевал в коттедже и дважды было так. Интуиция подсказывала: все повторяется и на этот раз. Ле­жал тихо, прислушиваясь к своим ощущениям. Вскоре вибрация прекратилась. Возможно, Гер­ман лег.

Бессонница научила чувствовать время. Мог определить и не глядя на часы, сколько именно проворочался без сна. Вот и сейчас, отсчитав по внутреннему хронометру около часа, поднялся. Включил свет, достал пистолет и положил его на стол. С оружием чувствовал себя увереннее. Те­перь за работу. Согласно плану.

Первым делом он снял со стены плакат. Уло­жив брюнетку лицом на стол, расправил белую поверхность листа. Потом достал знакомый уже стаканчик с принадлежностями для письма и за­думался. Что это должно быть? Чем его раззадо­рить?

Наконец начал рисовать. Особняк мэра, пер­вый этаж, холл. Обстановка ему знакома, да и Гер­ману тоже. Вдоль стены — мягкий диван, рядом кадка с огромной пальмой, фонтанчик из мрамо­ра высотой около метра: на круглом основании пруд, лебеди, горы, из пещеры струйка воды, ими­тирующая водопад. Это должно случиться на пер­вом этаже. Девушка, похожая на Машу, но не Маша. Пышные волосы, тонкий рот, скошенный подбородок. Это Вероника. Чем бы ее? Лучше ножом. Он нарисовал брошенный возле тела нож, похожий на тот, что лежал на кухне у Германа.

Там было несколько ножей, он выбрал большой, с лезвием сантиметров в пятнадцать. Детально на­рисовал деревянную ручку, два кружочка на ней в местах скрепления. Потом принялся красными чернилами обозначать раны на теле.

И вдруг испытал странное чувство, похожее на ненависть. Ненависть... к ней. Ведь она любит Германа! Всегда будет любить! А это неправиль­но! Она ведь так похожа на Машу!

Вспомнил вдруг, как ссорились с женой неза­долго до ее смерти, как ревновал все к тому же Горанину, просто с ума сходил! Это должно ког­да-нибудь кончиться! И он с остервенением стал наносить на тело девушки воображаемые раны. Закончив работу, почувствовал удовлетворение. Рисунок вышел реалистичным, будто и в самом деле он побывал на месте преступления.

Все будет не так. Сегодня он снимет, наконец, свой крест — Германа. Заставит его признаться во всем. Вероника поможет. Разбудит Мишу, вместе они смогу удержать Горанина до приезда мили­ции; И будут свидетели. Все просто. В крайнем случае, он просто выстрелит. Таких людей надо убивать.

Убивать...

Завьялов потихоньку открыл дверь и вышел в холл. Со шкафом, где висела одежда, обращался осторожно, как со спящим младенцем. Взял от­туда старую дубленку Германа, лисью шапку, еще пару теплых вещей. Вернувшись в столовую, стал делать на диване «куклу». Надо создать иллюзию, что под пледом на диване спит человек. Это несложно. Как показывает опыт, Герман не будет проверять, не будет трясти за плечо друга Зяву. Возьмет рисунок и потихоньку выскользнет из дома. И еще обязательно возьмет нож.

Получилось очень похоже на спящего чело­века. С удовлетворением оглядев свою работу вы­шел из столовой, нарочно оставил дверь приотк­рытой. Чтобы привлечь внимание Германа, если тот спустится вниз.

Одевался на ощупь. Пистолет сунул в карман. Ну, вот и все. Готов. Вышел потихоньку на крыль­цо.

На улице было темно, ночь безлунная, небо еще с вечера заволокло облаками. У соседнего особняка, принадлежащего директору городско­го рынка, по-прежнему ярко светился фонарь, на свет которого он и пошел. Почти во всех домах спали. Но он знал, то окно сейчас светится наверняка. Вероника его ждет. Да, вот оно! Окно на втором этаже. Интересно, сколько придется ждать Германа? Он надеялся, что недолго. В крайнем случае, если ожидание сделается невыносимым, можно подняться к ней. Действовать он будет по обстоятельствам.