Кейт Уайт - Роковая блондинка

Найти Дэббет-роуд было нетрудно. Как и сказала Беверли, поворот находился совсем неподалеку от центра города — держу пари, мальчишкой Том проделывал этот путь пешком. Зато сама Дэббет-роуд оказалась длиннее и грязнее, чем я того ожидала — примерно с полмили, — и вскоре меня совсем растрясло: машина подскакивала на выбоинах, дорога шла среди кленов и гигантских елей.

Сначала я заметила сарай — длинный, приземистый, серый, в самом конце дороги. Потом вдруг справа появился дом — большой, старый, обшитый досками. Позади него, задней стороной к дороге, стоял маленький белый коттедж — возможно, домик для гостей. А перед ним я увидела черную «ауди».

Я выключила зажигание и с минуту сидела в машине, чувствуя, как колотится сердце. Я нашла Тома! Еще вчера мне казалось, что это невозможно. Поиски заняли не так уж много времени, и я даже не слишком утомилась. Если учесть, что моей единственной зацепкой был телефонный звонок, я чувствовала себя так, словно мне предстояло найти человека, затерявшегося в просторах Атлантического океана. Том был здесь, в нескольких метрах от меня.

Напряжение спало, и на глаза мои внезапно навернулись слезы. Во всем этом было что-то жуткое. И что мне делать теперь? Том вряд ли обрадуется, если я свалюсь ему как снег на голову! Вдруг он здесь с какой-нибудь девушкой и сейчас занят изучением Камасутры? Но я не могла просто развернуться и поехать назад. По крайней мере сначала нужно сказать ему, что Крис и Харпер волнуются. Удостовериться, что с ним все в порядке. Ведь еще неизвестно, что с ним!

Я вылезла из джипа и посильнее хлопнула дверцей. Надо как-то обозначить свое присутствие, чтобы не застать его (их?) врасплох. Машина Тома стояла вплотную к домику для гостей, я подумала, что он, должно быть, там. Возможно, большой дом кажется ему слишком пустым или же ему мешают воспоминания. Я сделала глубокий вдох и пошла по сланцевой дорожке. Сквозь голубовато-серую плитку буйно пробивались пучки пожухлой травы.

Добравшись до поворота, я обнаружила, что домик обращен входной дверью к лесу. Совсем как в сказке. Узенькая веранда, белые занавески на окнах, голубая дверь усиливали впечатление сказочности. Но, подойдя ближе, я увидела, что домик не в таком уж хорошем состоянии. Серая краска на половицах веранды почти вся истерлась, два кресла-качалки заметно пострадали от непогоды: сиденья у них основательно провисли. Я взглянула на большой дом, также обращенный к лесу. Ставни были сняты с окон и грудой лежали у стены. Даже с того места, где я стояла, было видно, что дома взывают к тому, чтобы чья-то заботливая рука прошлась по ним кистью со свежей краской.

Я вновь повернулась к гостевому домику и поднялась по скрипучим ступенькам. Постучала. Раз, два, три. Тишина. Далеко в лесу крикнула птица — наверное, ястреб, — но из дома не донеслось ни звука. — Том! — позвала я. — Эй, Том!

Тишина. Снова крик ястреба. Я оглянулась. Солнце садилось. В лесу сгущался туман. Скоро совсем стемнеет! Может быть, Том в большом доме — играет со мной в прятки? Прежде чем идти туда, я снова постучала и, не в силах противиться инстинкту, повернула ручку. Дверь оказалась незапертой. Я осторожно приоткрыла ее и вошла.

— Том! — позвала я опять. — Том, вы здесь?

Тишина. Было слышно, как в соседней комнате гудит холодильник.

Внутри домик выглядел столь же хрестоматийно, как и снаружи. Уютное местечко, где так приятно дождливым осенним вечером. С порога мне была видна маленькая кухонька; большую часть первого этажа занимала гостиная с массивным серым камином. Обстановка представляла собой хаотичную смесь столиков темного дерева и стульев, обитых протертым ситцем. Мой взгляд блуждал по комнате, пока не упал на кофейный столик. Несколько клочков засаленной оберточной бумаги на нем как бы возглашали: «Здесь был Том Фейн!» Я подошла поближе. Бумага от сандвичей. На одном из обрывков даже остался крошечный кусочек засохшего мяса — судя по всему, сандвич был съеден несколько дней назад. Раскрытая газета, лежащая тут же, была датирована шестым сентября. Во мне шевельнулся страх; я невольно поймала себя на мысли о вещах очень неприятных — один старый журналист, с которым я работала, в таких случаях обычно говорил: «Не нравится мне вся эта хреновина».

— Том! — отчаянно позвала я, уже не надеясь на ответ. Лестница вела на второй этаж. Я поднялась. Наверху находились две спальни — по обе стороны узенького коридора. Та, что справа, пустовала; та, что слева, была прибрана, и в ней явно кто-то побывал: на полу валялись тяжелые дорожные ботинки, на стуле — мужская футболка. Белое покрывало На кровати было смято, словно постель застилали второпях.

Я обернулась и на полу за дверью увидела коричневую кожаную сумку. Она была расстегнута и доверху набита; на самом верху лежали джинсы. Если Том прожил здесь двенадцать дней, то почему даже не распаковал ее? Да еще эта бумага от сандвичей на кофейном столике… Как будто время здесь остановилось неделю назад!

Я поспешно вернулась вниз и заглянула на кухню; там тихо гудел холодильник, абсолютно равнодушный к тому, что в доме случилась беда. На столе я обнаружила пакет, в котором, видимо, и лежали сандвичи, рядом — пустую бутылку из-под шампанского.

Я выбежала на веранду. Как я того и боялась, мне предстояло в одиночку обыскать дом. Спустившись с крыльца, я взглянула в сторону леса. Слева виднелась полуразрушенная каменная стена — возможно, та самая, возле которой Том сфотографирован с родителями. Позади нее сквозь плотные заросли что-то поблескивало — должно быть, серебристая гладь пруда. Что, если Том пошел купаться и его схватила судорога? Что, если он лежит на дне? Представив эту картину, я едва подавила приступ тошноты.

Я пересекла лужайку. Вблизи дом выглядел еще более неухоженным, чем это казалось издали, — облупившаяся краска, покосившиеся ступеньки веранды, клумбы рядом с домом заросли сорняками… «Том, пожалуйста, окажись живым», — молилась я, шагая по траве. К моему удивлению, входная дверь была распахнута. Может быть, все в порядке?

— Том! — крикнула я, взбегая на крыльцо.

Запах, ударивший в нос, сразил меня наповал. Мне уже несколько раз выпадала возможность узнать, как пахнет смерть, — в первый раз, когда я работала репортером в «Олбани» и наблюдала, как из Гудзона вылавливают утопленника. Густая, тошнотворная вонь была слышна за десять метров. Но сейчас разложением пахло еще сильнее. Запах был почти осязаемым. Отчего-то к нему примешивался запах горелого дерева. Меня чуть не стошнило; я зажала рот и нос. В доме определенно лежал покойник…

В коридоре было темно — его освещали лишь остатки дневного света, проникающие сквозь окна веранды. Все еще не отнимая ладонь от лица, я вошла в дом и принялась искать выключатель. Кнопка оказалась слева; щелкнув ею, я зажгла люстру, которая залила все помещение потоками нестерпимо яркого света. Я стояла в широкой прихожей, откуда была вынесена вся мебель; насколько можно было судить, дом по большей части также пустовал, если не считать кое-каких предметов обихода. Запах был просто невыносимым. Меня снова потянуло на рвоту, и я заставила себя дышать ртом.