Филлис Уитни - Слезинка на щеке

«А теперь, вы, двое, послушайте, — произнесла Фернанда с неожиданной ноткой доброжелательности в голосе. — Не надо думать, что небеса обрушились. Если вы будете себя вести разумно, то все обязательно кончится ко всеобщему удовлетворению».

«Я бы на твоем месте побеспокоился, — сказал Джонни. — Мы это так не оставим. Для начала можешь считать, что я уволился. Начиная с этого момента».

Они оставили Фернанду, у которой был такой вид, как будто ее оскорбили в лучших чувствах, и Доркас проводила Джонни в его комнату.

«Я должна выяснить, куда Фернанда отправила Бет», — сказала она, как только за ними закрылась

дверь.

«Конечно, — согласился он. — Мы пойдем в полицию, как только сможем».

Доркас уставилась на него с тревогой: «Нет, Джонни! Нельзя этого делать. Пока нет».

«Это единственный разумный шаг, — сказал он. — Я не хочу привлекать Фернанду, но другого пути я не вижу».

Доркас покачала головой. Она знала Джино лучше, чем Джонни. Пока они будут ходить по инстанциям в поисках взаимопонимания, Джино уже исчезнет, а с ним и Бет — если она послала дочку к нему. Где-то в глубине ее сознания начал возникать план. Но она не осмеливалась сказать Джонни, что собирается делать. В его теперешнем положении он не сможет ей помочь и обязательно будет волноваться. Необходимо начать действовать прежде, чем Фернанда соберется с силами и предпримет собственные шаги.

«Тебе надо отдохнуть, как сказал доктор, — потребовала она. — Я буду следить за Фернандой на случай, если она решит что-то предпринять. Она может заварить жуткую кашу, Джонни. Хотя я в ужасе из-за Бет, я не могу допустить осложнения ситуации».

Нехотя ему пришлось сдаться. Он снял с себя залитый кровью пиджак и со вздохом облегчения опустился на кровать.

«Дай мне один час, — сказал он. — Я лучше думаю лежа. Эту бредовую установку Фернанды надо как-то поколебать».

Она бережно накрыла его одеялом. То, что произошло с Джонни, является еще одним доказательством того, что ситуация крайне опасная. Она не хотела, чтобы он вновь из-за нее пострадал.

«Один час», — сказала она и тихо вышла из комнаты.

В коридоре она остановилась около комнаты Фернанды и прислушалась. Из комнаты доносились какие-то звуки. Она еще там. Очевидно, она не начнет действовать немедленно. Доркас быстро пошла к лестнице и сбежала в вестибюль. Она быстрой походкой пошла по направлению к городу и свернула на набержную. Толпа туристов, только что выбравшихся на берег, устремилась к городским воротам. Она протолкалась через поток и прошла через ворота у подножья Замка Большого Хозяина, того самого, который был так ярко освещен в незабвенную ночь.

Оказавшись в стенах города, она быстро нашла дорогу на Улицу Рыцарей. Движения ее были уверенными, и она контролировала в себе и страх, и гнев. Если она начнет думать о Бет, это ее ослабит. Она должна быть во всеоружии перед предстоящим поединком.

Теперь было понятно, как Ванда ускользнула в тот раз. В некоторых двориках был черный ход. Ванда могла свернуть вместе с Бет в аллею, а затем проскочить через второй выход, оторвавшись от преследования. Но сегодня Доркас знала, куда идет.

Кошка Клеобулус дремала под бугенвиллией, но Доркас не пошла во дворик. Вместо этого она поднялась по ступеням и скользнула под свод второго этажа. Она очутилась в галерее над входом, куда выходили двери. За одной из ближайших дверей играла музыка. Видимо, проигрыватель. Она его уже слышала. Она должна была понять еще в тот раз — он всегда любил музыку. Она подошла к двери и подняла руку, чтобы постучаться, Мгновение она постояла не шевелясь, подавляя в себе чисто физиологический страх перед тем, что могло ее ожидать. Когда она себя отчасти переборола и рука перестала дрожать, она резко постучалась. Он появился сразу и встал в дверях, глядя на нее без удивления.

«Я гадал, скоро ли ты додумаешься», — сказал он.

В его глазах был хорошо знакомый ей темный блеск. У него была все та же улыбка, придающая ему открытый, обескураживающий, юный вид, который так пленял Фернанду. И однажды пленил Доркас Брандт.

Он посторонился, чтобы пропустить ее внутрь, и она вошла в маленькую комнату, которую он на некоторое время сделал своим домом по причинам, известным только ему. Там не было никаких следов Бет, никаких следов, что здесь побывал ребенок. Столкнувшись лицом к лицу с реальностью, она обнаружила в себе силы, каких до той поры не подозревала. Шок от прошлой ночи прошел. Вероятно, всю дорогу с самого начала, еще от дома она больше всего боялась именно того, что случилось, она гнала от себя такую возможность. Теперь правда открылась, и ничто не имело значения, кроме Бет. Она окинула комнату холодным трезвым взором. Ее нельзя было назвать непривлекательной. Джино Никкарис всегда был более чувствительным к вещам, чем к людям. Вещами можно было обладать и чувствовать себя при этом более уверенно, чем с людьми. Темно-красный турецкий ковер пестрой расцветки лежал на дощатом полу. На беленой стене висело греческое расшитое полотенце. Еще там стояла тумбочка для пластинок и маленький книжный шкаф. На книжном шкафу стояла простая, но, безусловно, ценная алебастровая ваза. Рядом, прислоненные к стенке, стояли несколько картин — Джино пытался создать впечатление, что он художник. Да, именно сюда приходила Фернанда в тот их первый визит в старый город.

Он выключил музыку и обернулся к ней со своей обескураживающей улыбкой: «В какой соблазн ты ввела меня прошлой ночью… Молодая женщина одна, в темноте. Одна после того, как ушел рыжий американец. Мне надо было поставить тебя в известность, что ты не свободна».

«Разве это не было для тебя рискованно?» — спросила она. Его улыбка больше не задевала, не пугала. Она видела все происходящее как бы со стороны.

Он пожал плечами и принес для нее стул с тростниковой обивкой, чтобы она присела. Конечно, она села, а он занял свое место на узкой койке и достал пачку сигарет. Она смотрела, как вспыхнула спичка, освещая его орлиный профиль, на мгновение озарив его густые темные волосы. Когда он зажег сигарету, она заговорила.

«Где Бет? Куда ты заставил Фернанду ее отослать?»

Его смех всегда был музыкальным, даже когда он смеялся сквозь зубы.

«Она в хорошем месте, моя дочурка. Безопасное и довольно забавное место. Все продумано. Фернанда говорит, что ты опять себя плохо ведешь. Лучше тебе не видеть Бет некоторое время».

Она не могла сохранять холодное спокойствие. Она зажала руки между колен, пытаясь сдержать закипающий гнев. Гнев может быть так же разрушителен, как и страх. Если он не сможет запугать ее, он постарается ее разозлить.

«Мраморная голова у тебя, — сказала она. — Тебе больше не нужна моя дочь. Я понимаю, как ты использовал Фернанду. Но я уже не та дура, какой была. Если Бет сегодня не вернется в отель, я пойду в полицию».