Мэри Стюарт - Лунные пряхи

Я метнулась в сторону, по неосторожности обдирая ноги о камни.

— Лично я ничего не слышала. Вы пойдете обратно? Может, это просто…

Но он уже двинулся вперед, и я увидела, как рука его небрежно скользнула к бедру. Через калитку он вошел во двор, а я — следом за ним.

Я должна была каким-то образом остановить его и предостеречь Марка.

— Господи, да у вас пистолет! — вскрикнула я и вцепилась Стратосу в руку, стремясь удержать его и стараясь казаться не более чем нервической барышней, в чем, вероятно, и преуспела — голос мой и вправду срывался от страха. — Ради бога, не надо! — вопила я. — Это наверняка собака, не станете же вы стрелять в нее! Мистер Алексиакис…

— Если это собака, мисс Феррис, я не стану в нее стрелять. А сейчас, пожалуйста, пустите меня… ого!

Из сарая послышалась целая серия звуков — теперь уже совершенно отчетливо. Скрип, стук, забавное квокханье и глухой звук от падения с высоты небольшого, мягкого тела. Затем из-за полуоткрытой двери выскочил какой-то комок, который с мяуканьем проскользнул между нашими ногами и скрылся во мраке.

Стратос остановился, убрал руку от бедра и расхохотался.

— Кот! Тот самый злодей, что покушается на имущество моей сестры! Успокойтесь, мисс Феррис, в него-то я уж точно не стану стрелять!

— Извините, — стыдливо произнесла я. — Глупо, конечно, но пистолеты и тому подобные штуки в самом деле приводят меня в ужас. Кроме того, вы сами могли пострадать, ну и вообще. Что ж, слава богу, все обошлось. Совсем недавно я уже общалась с этим котом на тропинке. Наверное, он отправился на ловлю крыс.

— Если бы! Хоть польза какая была бы, — весело возразил Стратос. — Мой шурин держит в сарае манок для заманивания перепелов. Кошки не могут до него добраться, но не оставляют попыток. Ну что, закроем дверь, а?

Он захлопнул ее и пошел со двора. Обратно в гостиницу мы вернулись вместе.

Двор Софьи показался мне еще темнее. Дверь сарайчика была по-прежнему закрыта. Кот исчез, соловей в кипарисовой рощице молчал. Откуда-то со стороны гавани донесся надтреснутый звон колокола — три часа ночи.

Дверь подалась с почти неуловимым скрипом. Проскользнув внутрь сарайчика, я закрыла ее за собой.

— Марк? — чуть слышно выдохнула я.

Никакого ответа. Я стояла, прислушиваясь, но слышала только собственное дыхание. Где-то тут был свален хворост — я чувствовала аромат розмарина, сухой вербены и прочие восхитительные запахи, сразу напомнившие мне о постели, на которой мы с Марком провели предыдущую ночь.

— Марк?

Я стала осторожно, на ощупь пробираться к стене, параллельной тропинке. Негромкий звук за моей спиной заставил меня резко обернуться и напряженно вглядеться в темноту, но оказалось, это всего лишь царапанье когтей и тихий шорох, доносившиеся из угла, где стояла клетка с перепелом. И больше никаких звуков.

Я снова ощупью двинулась к стене. Едва мои руки коснулись камня, как в рощице снова запел соловей. Звуки его трелей, такие свободные, сильные, близкие, пронизывали мрак ночи. Я продолжала осторожно пробираться вдоль стены. Камни, жесткие, холодные камни. И больше ничего, и никаких звуков, кроме дивного пения из кипарисовой рощицы. Я ошибалась: Марк вообще сюда не приходил. А то острое ощущение его присутствия было вызвано всего лишь ароматом вербены, исходившим от кучи хвороста. И слышали мы только кота.

Рука моя наткнулась на что-то, и это явно был не камень — что-то гладкое, липкое и все еще тепловатое, отчего волосы у меня на загривке поднялись дыбом, а желудок свело судорогой. Я отдернула руку и застыла в оцепенении, вытянув ее перед собой и растопырив пальцы.

Значит, интуиция все-таки не подвела меня. Марк побывал здесь, он стоял, прислонившись к стене в нескольких дюймах от нас со Стратосом, и, быть может, изнемогая от напряжения, выдал себя неосторожным движением, а из плеча его по камням струилась кровь. Охваченная внезапным ужасом, я нагнулась и принялась ощупывать, не лежит ли он здесь, у основания стены. Ничего. Сарай был пуст. Здесь осталась только его кровь.

А снаружи, среди кипарисов, снова запел соловей.

Не помню, как я вернулась в гостиницу. Я начисто забыла об осторожности, но никого не повстречала, и никто не увидел, как я перебегала через площадь, плотно сжав в кулак одну руку с запачканной ладонью.

Море было гладким и спокойным в этот ранний час, легкий ветерок разбрызгивал соленую пену, достигавшую моих губ. Мыс, разогретый яркими лучами утреннего солнца, золотистой громадой возвышался над темно-синим морем, вспенивавшимся на береговой отмели у его подножия.

Здесь, на отмели, куда я приплыла, вода казалась изумрудной, лучи солнца, пронзая ее, освещали каменистое дно. Тень от лодки уходила на добрых две морские сажени вниз сквозь прозрачную зеленоватую воду.

Оранжево-синяя «Психея» тихо покачивалась на якоре. Я подплыла к ней и ухватилась рукой за борт. Она накренилась и покачнулась, но удержалась в равновесии; короткая и пузатая, она оказалась тяжелее, чем выглядела со стороны. Выждав минутку, чтобы перевести дыхание, я ухватилась покрепче и перевалилась за борт.

Лодка неистово закачалась, натягивая тросы, потом смирилась с моим вторжением. Я плюхнулась на доски днища, уселась там, вся мокрая, часто и тяжело дыша, и принялась протирать глаза, смахивая соленые капли.

Собственно говоря, у меня не было никаких причин вторгаться на яхту Стратоса, кроме разве что естественного интереса и азарта, который вызывает у праздного купальщика лодка, стоящая на якоре в бухточке. Я сидела на широкой скамье на корме, нежилась на солнышке и размышляла, что для наблюдения за гостиницей это местечко подходит не хуже любого другого.

Если бы у меня оставались хоть какие-то сомнения относительно вчерашней рыбалки Стратоса, одного взгляда на лодку хватило бы, чтобы развеять их. Здесь просто негде было спрятать ничего крупнее щенка, да и смотреть было не на что — обычная оснастка небольшой лодочки: весла, аккуратно разложенные вдоль бортов, черпак для воды, веревочная корзина для рыбы, что-то вроде садков для омаров, сплетенных из прутьев, бухта троса, несколько полых тыкв, используемых как буйки, и свернутый брезент. Единственными диковинными для меня предметами были гарпун — устрашающего вида двойной трезубец с пятью или шестью колючими зубьями, расположенными в круг, и что-то вроде морского телескопа — длинная металлическая труба, на конце которой было укреплено зеркало размером с суповую тарелку. Рыбак, лежа на носу лодки, погружает эту штуковину в воду и обозревает морские глубины.