Тадеуш Доленга-Мостович - Дневник пани Ганки (Дневник любви)

Я рад, что п. Реновицкая причислила меня к своим старым приятелям. Однако во избежание каких-либо недоразумений и предположений, которые могли бы прийти в голову читателям, отмечу, что наша дружба, хотя она действительно старая, — с тех пор, как пани Ганка едва только окончила гимназию, — всегда носила характер, так сказать, братский. В январе 1938 года я действительно проводил время в деревне и о несчастье, которое постигло супругов Реновицких, узнал позднее. (Примечание Т. Д.-М.)

Понятно, что на прием к Дубенским я не пошла, хоть мне и прислали новое платье, которое мне очень шло. Надо его только немного укоротить, на каких-то пол пальца. Боже!.. Это было бы первое в Варшаве парижское платье в этом сезоне. А уже в пятницу дамы из французского посольства покажутся в новых нарядах. В последнее время меня преследуют неудачи.

В конце концов я решила ничего не делать и ждать, пока вернется Яцек. Не знала еще даже, потребую ли от него объяснений. Было бы неплохо, если бы он сам обо всем рассказал. Ведь он всегда был со мной откровенным. И вообще у меня никогда не было причины в чем-либо его упрекнуть. Поженились мы по любви, и уверена, что он до сих пор меня любит. Правда, мама говорит, что Яцек мной пренебрегает, но его положение непременно требует постоянных вызовов, заседаний и командировок. Я знаю, что он каждую минуту помнит обо мне и не теряет ни малейшей возможности это доказать. Клянусь, что у него нет никакой любовницы и он не предает меня. И вдруг узнаю: мой Яцек имел до меня еще одну жену!

После этих размышлений я пришла к выводу, что здесь должна быть какая-то тайна или хотя бы чья-то недобрая шутка. Яцек, такой солидный, такой рассудительный, такой принципиальный — и двоеженец! Невероятно! Под влиянием таких мыслей я немного успокоилась. Возможно, автор того письма — просто сумасшедшая или шантажистка. Наконец, когда бы Яцек успел на ней жениться? Ведь дядя забрал его с собой за границу сразу же после школы, и в течение четырех лет обучения в Оксфорде Яцек ни разу не был на родине. А автор письма — отнюдь не иностранка, так как очень хорошо пишет по-польски. Так когда же?..

Чем дольше я обо всем этом размышляла, тем больше убеждалась, что тут какая-то ошибка или мистификация. Я была уверена, что вот сейчас вернется Яцек, раскроет то письмо, засмеется, пожмет плечами и скажет: «Смотри, Ганечка, какую странную вещь я получил».

Однако произошло обратное.

Яцек вернулся в восемь. Поздоровался со мной как всегда, искренне и нежно, извинился, что не приехал обедать, но, кажется, пустил мимо ушей мое замечание, что я также не обедала. Он был усталый, глаза печальные. Вскоре ушел в кабинет. Я бы с удовольствием отправилась за ним, однако понимала, что лучше подождать его здесь, в гостиной. Вышел Яцек где-то через час. Его лицо ни о чем не говорило. Сел возле меня и спокойно, коснулся моей руки. Изображая полную безмятежность, я спросила:

— Письма уже прочитал?

— Да, — кивнул он головой. — Ничего важного. Людка через неделю едет в Алжир, а посол передает тебе привет.

Сердце сжалось у меня в груди. Стараясь держать себя в руках, чтобы не дрогнул голос, я заметила:

— А мне показалось, что ты получил какое-то неприятное известие и оно тебя огорчило.

Я пристально посмотрела Яцеку в глаза, а он улыбнулся с таким искренним удивлением, что я даже себе не поверила. Недаром ведь говорят, что Яцек прирожденный дипломат. Если бы он мне изменял, то я уверена, что по его поведению никогда об этом не догадалась бы. Вот такой он скрытный.

— Как раз наоборот, — сказал он. — Известие скорее обнадеживающее. Обед в болгарском посольстве перенесен, и я могу целый вечер провести с тобой.

Тот вечер не доставил мне удовольствия, хотя Яцек пытался меня развлечь. Сознание того, что между нами стала его страшная тайна, ни на миг не покидало меня. Поддерживало только то, что я ощущала свое преимущество. Он и не подозревал, что я знаю о его первой жене. С таким козырем в руках я в любую минуту могла нанести ему неотразимый удар. По всему выходило, что Яцек ничего такого не ожидал. И я присматривалась к своему мужу, пытаясь прочесть его мысли.

Только теперь я вспомнила некоторые мелочи, которые ускользнули от моего внимания, а между тем о них стоило задуматься.

Где-то с недавних пор Яцек не то чтобы изменился — это было бы слишком, — но словно поблек. Смех его звучал приглушенно, в телефонных разговорах, с разными лицами он стал необычно сдержанный и осторожный. Вот так… А перед Новым годом, когда мой отец возмущенно рассказывал о злоупотреблениях, обнаруженных в каком-то там учреждении, и наговорил много резких слов в адрес арестованного директора Лисковского, Яцек неожиданно встал на его защиту.

Это было удивительно, потому что он всегда не любил Лисковского, а тут вдруг сказал:

— Нельзя так поверхностно судить о людях. Мы не знаем сути дела. Не знаем мотивов, которыми руководствовался этот человек. В жизни порой складываются ситуации, когда становишься их жертвой.

Он всегда был благодушным и снисходительным к другим. Но это уже слишком. Или уже тогда, защищая директора, он искал оправдание себе?..

Когда мы возвращались домой, Яцек снова вспомнил об этом разговоре и сказал:

— По-моему, напрасно твой отец не захотел защищать Лисковского в суде. Адвокату, да еще такому известному защитнику, не стоит отказывать в помощи человеку, которого постигло несчастье. Это сейчас же получит огласку в юридических кругах, и представь себе только, как это повлияет на судей. Каждый судья скажет себе: «Ну, если уж адвокат Нементовский не взял на себя защиту, значит, обвиняемый таки виноват».

Его, видимо, взволновала дело Лисковского, хотя нас оно никак не касалась, потому что мы никогда не были с ним близки.

Теперь я вспомнила и некоторые другие случаи, свидетельствовавшие об изменении его настроения. Вот хотя бы, например, радио. До сих пор Яцек не любил слушать его и включал лишь тогда, когда должен был выступать Гитлер, или Чемберлен, или какой-нибудь другой государственный деятель. Исключения делал только для концертов выдающихся музыкантов. А вот в последние дни, как только мы остаемся вдвоем, он, словно пытаясь избежать разговоров, включает любую передачу и с интересом слушает ее. И еще одно. Нельзя сказать, что он начал меня любить сильнее, но чувство его теперь стало бурным и несдержанным. Давно уже он не целовал и не обнимал меня так страстно. Все это должно было насторожить меня раньше, но только это ужасное письмо сняло с моих глаз пелену.

На что мне надеяться? С какой стороны подойти к этому делу? Я понимаю, что Яцек, вероятно, мог когда-то жениться. Судя по почерку, характеру ее письма, по бумаге, по отдельным высказываниям, эта женщина принадлежит к высшему свету. Да и, наконец, с другими женщинами Яцек просто не имел дела. Он не любил общества всевозможных «девочек», танцовщиц, актрис. Наверное, когда вступал в брак с той женщиной, думал прожить вместе всю жизнь. Что я знаю далее?.. Знаю, что она его бросила и вплоть до недавнего времени он ничего не знал о ее судьбе. Наверное, убежала с любовником, а теперь вот вернулась и шантажирует Яцека.