Линда Ховард - Любить Эванджелину

Но на этот раз было что-то еще, какое-то другое ощущение, от которого возникло желание окружить себя защитной стеной.

Он был опасен.

Улыбаясь Вирджилу, Эви инстинктивно продолжала анализировать свое впечатление от незнакомца. Она выросла с плохими мальчишками, сорвиголовами и хулиганами; юг производил их в большом количестве. Этот мужчина был чем-то другим, чем-то… большим. Он не излучал опасность, он сам был опасностью, которая заключалась в другом типе мышления, сильной воле и резком темпераменте, не терпевшем неповиновения, в силе характера, отражавшейся в его поразительно светлых глазах.

Эви не знала, как или почему, но она ощущала, что он был для нее угрозой.

— Извините, — произнес он, и его глубокий голос, словно бархат, коснулся ее кожи. Легкая странная дрожь сжала ее живот и пробежала по спине. Тон был учтивым, но железная воля, скрытая за ним, говорила о его уверенности, что она немедленно займется его вопросом.

Она кинула на него еще один короткий неприязненный взгляд.

— Я освобожусь через минуту, — вежливо сказала она, затем обернулась к Вирджилу с искренней теплой улыбкой. — Что же произошло потом, Вирджил?

Никакого намека на эмоции не отразилось на лице Роберта, хотя его несколько озадачило такое откровенное невнимание с ее стороны. Это было необычно. Он не привык, чтобы его игнорировали, а особенно женщины. Женщины всегда остро ощущали его присутствие, реагируя на его агрессивную мужественность, которую он держал под жестким контролем. Он не был тщеславен, но его воздействие на женщин было тем, что он считал само собой разумеющимся. Он не припоминал ни одного случая, когда бы не получил женщину, которую желал.

Но сейчас он даже обрадовался небольшой паузе и воспользовался возможностью понаблюдать за ней. Ее вид слегка выбил его из равновесия, что также было необычно. Он все еще не мог сопоставить свои ожидания с тем, что увидел.

Без сомнения, это была Эви Шоу. Она сидела на табурете за стойкой, все ее внимание сосредоточилось на старике, который устроился в кресле-качалке и старческим радостным голосом повествовал о событиях давно минувшей юности. Роберт немного прищурился, продолжая наблюдать за ней.

Она не была толстой деревенской женщиной, которую он ожидал увидеть. Точнее, она не была толстой, свое суждение о деревенщине он приберег на потом. Незавидное мнение о ее внешности, сформированное им, было вызвано плохим качеством фотографии и неподходящей для нее одеждой. Входя сюда, он ожидал встретить грубоватую невоспитанную женщину, а нашел нечто совсем иное.

Она… сияла.

Это была волнующая иллюзия, возможно, порожденная солнечным светом, который, вливаясь через большие окна, окружал ее волосы сияющим нимбом и высвечивал до глубины ее большие светло-карие глаза. Свет ласкал ее золотистую кожу, которая была гладкой и чистой, как у фарфоровой куклы. Иллюзия это или нет, но женщина светилась.

Ее глубокий, чуть хрипловатый голос вызвал в его памяти воспоминания о старых фильмах с Хамфри Богартом и Лорен Бакалл и ощущение покалывания в его позвоночнике. Ее произношение было тягучим, плавным и мелодичным, как бормотание ручья или шелест ветра в ветвях. Это был голос, который заставлял его думать о спутанных простынях и долгих жарких ночах.

Наблюдая за ней, Роберт почувствовал, что что-то в нем замерло.

Старик наклонился вперед, положив руку с распухшими суставами на трость. Его выцветшие голубые глаза были полны смеха и воспоминаний о хороших временах.

— Ну, мы делали все возможное, чтобы отвлечь Джона, но он и с места не двинулся. Он держал старый дробовик, так что мы боялись к нему приблизиться. Он-то знал, что мы были просто ватагой молокососов, надоедавших ему, но мы-то не знали, что он знает. Каждый раз, когда он хватался за дробовик, мы разбегались, как зайцы, а потом подбирались снова…

Роберт заставил себя осмотреться вокруг и пропустил оставшуюся часть рассказа Вирджила. Несмотря на то, что здание слегка обветшало, бизнес, казалось, процветал, если судить по количеству такелажа и числу боксов, занятых лодками. На стенде за стойкой висели ключи зажигания от лодок, сдающихся в аренду. Каждый ключ был аккуратно помечен и пронумерован. Кэннона заинтересовало, как она отслеживает, какая лодка кому сдана в аренду.

Вирджил был полностью поглощен своим повествованием, он хлопал себя по коленям и давился смехом. Эви Шоу смеялась вместе с ним, откинув голову и сияя чистым радостным удовольствием, смех ее был таким же глубоким, как и голос. Роберт внезапно осознал, насколько привык к тщательно контролируемому смеху в своем окружении, и каким резким и мелким казался тот смех по сравнению с ее открытым весельем, нисколько не вынужденным и ничем не сдерживаемым.

Роберт пытался сопротивляться желанию уставиться на нее, но, к его удивлению, это походило на попытку не дышать. Он мог некоторое время не дышать и не смотреть на нее, но это было безнадежное дело с самого начала. Со смесью ярости и любопытства он поддался искушению и впился в нее жадным взглядом.

Он смотрел на нее с безразличным выражением и с таким абсолютным самообладанием, что ни в его позе, ни в его лице не было и намека на то, о чем он думает. К сожалению, самоконтроль не распространялся на мысли, и все его внимание так сосредоточилось на Эви Шоу, что он не замечал ничего вокруг и не слышал скрипучего голоса Вирджила, продолжающего свой рассказ.

В ней не было ничего от женщин, которых он считал привлекательными. Более того, она предательница, по крайней мере, вовлечена в промышленный шпионаж. У него имелись все причины поймать ее с поличным и предать суду. И все же он не мог отвести от нее глаз, не мог контролировать свои спутанные мысли, не мог успокоить тяжелые удары сердца в груди. Он сильно потел в этой удушающей жаре, но внезапно охвативший его изнутри жар был настолько силен, что окружающий воздух показался ему прохладным, кожа — излишне натянутой, одежда — слишком тесной. Знакомая тяжесть в чреслах говорила о том, что эти ощущения реальны, а не плод его воображения.

Женщины, которых он хотел в прошлом, независимо от различий их характеров, обладали определенным чувством стиля и утонченностью. Они выглядели и являлись на самом деле очень дорогими. Он не возражал и даже любил портить их еще больше. Они были великолепно одеты, надушены и изящно накрашены. Его сестра Маделин как-то пренебрежительно отозвалась о некоторых из них, как о манекенах, но и сама Маделин походила на вешалку для белья самого высшего пошива, поэтому это замечание скорее позабавило его, чем рассердило.

Эви Шоу наоборот, казалось, не обращала внимания на свою одежду. На ней была просторная рубашка с короткими рукавами, завязанная узлом на животе, поношенные джинсы, протертые до ниток и почти выцветшие, и пара старых шлепанцев. Солнечная блондинка с цветом волос от светло-коричневого до льняного с включением нескольких оттенков золота. Сейчас ее волосы были собраны назад в толстую в руку косу, свисавшую до середины спины. Она использовала минимум косметики, видимо, по тому, что краситься при такой влажности просто потеря времени. Впрочем, с ее цветом лица она и не нуждалась в этом.