Э. Филлипс-Оппенгейм - Преступление Гаррарда

— Я и сам немало виноват в случившемся. Каждый год брал 10 000 фунтов, не интересуясь, в состоянии ли фирма покрыть этот расход.

— Этот Эрмитейдж был, вероятно, легкомысленным малым.

— Эрмитейдж умер.

Наступила пауза. Гарвей поднялся.

— Простите, что побеспокоил вас.

— Пожалуйста, друг мой. К сожалению, я сейчас сильно стеснен в средствах, иначе постарался бы как-нибудь помочь. Как поживает ваша супруга?

— Благодарю, отлично.

— Заходите,— сказал Фардаль, провожая его к дверям.— Не стоит волноваться, Гаррард. Поручите все это кассиру — и дело с концом. Уверен, что какой-нибудь выход найдется. Шутка ли — «Гаррард и К°»! Торговый дом, равный по солидности банку Англии! А вы являетесь совладельцем этой фирмы, счастливчик этакий!

«Счастливчик»,— подумал Гарвей, подходя к автомобилю.

Около пяти часов дня Гаррард вернулся в Бермондси и вошел в кабинет. Греторекс последовал за ним.

— Вы не забыли, сэр, что завтра срок нашим платежам?

— Я ни о чем не забыл. Стараюсь принять меры, чтобы все прошло благополучно.

— Сегодня поступила 1000 фунтов, сэр, и завтра навряд ли будет многим больше.

— Да, кстати, отложите 300 фунтов, которые должен отвезти домой. Я еще останусь здесь.

— Слушаю, сэр. Должен ли кто-нибудь из служащих остаться с вами? Может быть, я сам?

— Принесите главную книгу и газеты. Все могут уйти. Оставьте мне ключ.

— Входная дверь имеет автоматический замок. Вам стоит только открыть ее и сильно прихлопнуть за собой. Дежурный явится сюда только в полночь.

Греторекс исчез на несколько минут. Когда вернулся, Гарвей просматривал бумаги и курил. Ему очень хотелось разузнать подробней о планах своего хозяина, но он не решился расспрашивать.

— Я не нужен вам больше, сэр? Думаю, что при просмотре главной книги могут понадобиться мои объяснения. Я бы с удовольствием остался.

— Я должен произвести некоторые расчеты. Все могут уйти, как обычно.

Греторекс неохотно покинул комнату. Больше часа Гарвей просматривал главную книгу, потом погрузился в чтение газет. И лишь через некоторое время после того, как по глубокой тишине, царившей во всем здании, понял, что все служащие ушли, со вздохом отодвинул газеты и поднялся. Без определенной цели вышел из своего кабинета и начал бродить по всему дому, переходя из комнаты в комнату, с одного этажа на другой. Повсюду чувствовалась атмосфера бездеятельности, поразившая его при первом посещении торгового дома. Колоссальные груды кожи лежали неподвижно, конторы казались вымершими. Он вернулся в кабинет, сел в кресло и погрузился в созерцание висевших перед ним портретов.

Когда взгляд остановился на портрете отца, его снова охватили воспоминания. В памяти всплыли наставления, данные отцом при вступлении во владение фирмой. В то время Гаррард только что вернулся из Оксфорда прославившимся спортсменом. В течение года работал под руководством отца в большом торговом доме, не испытывая ни малейшего интереса к делу. Монотонность работы, необходимость встречаться с людьми, стоявшими по развитию гораздо ниже его,— все это было ему не по вкусу. Потом началась война, а вскоре по его возвращении домой умер отец. Он сделался наследником огромного состояния, вложенного в торговый дом «Гаррард и К°». Эрмитейдж, незадолго до того принятый в компаньоны, сказал ему: «Если рассчитываете занять в деле какой-нибудь пост, это увеличит ваш годовой доход приблизительно на 2000 фунтов. Со временем эта сумма увеличится. Но проценты с вашей доли, оставленной в деле вашим отцом, равняются 12 000 фунтов в год».

Приняв решение, он испытал нечто вроде угрызений совести. Он был молод, любил спорт и всякие развлечения. Работа в фирме всегда была ему противна, а пять лет, проведенных на войне, еще более отдалили от дел. Он поручил Эрмитейджу все управление фирмой, распрощался с ним и немедленно окунулся в поток развлечений…

Гаррард глядел на портрет и ему казалось, что замечает в глазах отца выражение упрека и боли. Он отер пот со лба и начал в волнении шагать по комнате.

— Я не оправдал возложенных на меня надежд и даром растратил свою жизнь…

Ему стало душно. Он рванул дверь и вышел из кабинета. Тишина угнетала. Заметив, что в приемной еще горит свет, подошел и открыл дверь. Его глазам предстало неожиданное зрелище. В одном из кресел сидел старик с газетой на коленях. На столе перед ним лежали шляпа и портфель. Старик, который был совершенно незнаком, по-видимому, уснул. Гарвей тщетно пытался вспомнить, когда ему доложили о приходе этого человека.

— Алло! — воскликнул он, подходя.— Если пришли поговорить, извините, что заставил ждать.

Ответа не последовало. Он подошел вплотную к креслу, нагнулся над уснувшим посетителем — и любопытство уступило место страху. С криком ужаса он отшатнулся. Человек, казавшийся спящим, был мертв…

Каждый раз, когда Гарвей вспоминал впоследствии эту минуту, не мог дать отчета в том, почему сразу не позвал врача. Эта мысль просто не пришла ему в голову. Первым импульсом было узнать имя мертвого. Он вынул из его бокового кармана бумажник. В нем были почтовые марки, расписание поездов между Парижем и Лондоном и несколько визитных карточек. Он вынул одну из них и прочел:

«Мр. Эбинезер Б. Свэйл,

выделка кож

Джон Риверс, Коннектикут».

В левом углу стояло: «сырая кожа». Он осмотрел карточку со всех сторон. На ней не было ни малейшего намека на лондонский адрес посетителя. Взглянув на портфель, заметил в замке ключ. В портфеле оказалось несколько бумажных пакетов, перетянутых резинками, и образцы кожи…

Спокойствие вернулось к Гарвею, и он начал обдумывать создавшуюся ситуацию. Подойдя к телефону, чтобы позвонить в полицию, опять взглянул на вынутые из портфеля пакеты. Цифра па верхней бумаге привлекла внимание — это была ассигнация в 5000 долларов. Он быстро просмотрел пачки. Они все состояли из таких ассигнаций. Обернулся и виновато посмотрел на старика, в полузакрытых глазах которого застыло выражение смерти. Гарвей весь дрожал. В первый раз за всю жизнь испытывал страх — нервный, тупой страх, охвативший все его существо. Пальцы, прикасавшиеся к ассигнациям, тряслись.

— Господи! — прошептал он.

Звук собственного голоса успокоил. Хладнокровие и сообразительность вернулись к нему, и он решил действовать. В коридоре не было слышно ни звука. Часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого. Гарвей вспомнил, что дежурный придет не раньше полуночи. Он запер дверь и стал с методической аккуратностью пересчитывать уложенные пачками ассигнации. Было 10 пачек по 20 ассигнаций в 5000 долларов. Гарвей заставил себя посмотреть на мертвого. Ему было, по-видимому, лет семьдесят или семьдесят пять. По одежде можно было сразу узнать американца. Еще раз Гарвей обыскал его карманы и портфель, но не нашел ничего, что могло бы объяснить, зачем этот несчастный явился так поздно в дом «Гаррард и К°» и почему носил при себе такую огромную сумму. Гарвей отказался от бесполезной попытки решить эту проблему. Он сунул обратно в портфель образцы кожи, запер его на ключ, потушил лампу и вернулся с пачками ассигнаций в свой кабинет…