Э. Филлипс-Оппенгейм - Преступление Гаррарда

Он опустился в кресло, разложил на столе деньги и задумался…

Гарвей, как и многие другие, всегда был педантично честен потому, что ему ни разу в жизни не представилось случая поступить бесчестно. Если бы он увидел человека, нечаянно уронившего стофунтовую бумажку, немедля поднял бы и вернул владельцу. Если бы знакомый предложил принять участие в какой-нибудь мошеннической спекуляции, сулящей большие выгоды, с презрением бы отказался. Но в данную минуту находился в положении, заставлявшем глубоко задуматься.

Завтра, если не чудо, каким казалось только что происшедшее, его имя и имена людей, чьи портреты так серьезно смотрят на него, покроются позором. Несмотря на свою неопытность в делах, он отлично понимал, что рискованно пускать в оборот эти ассигнации. И все же решился. Он не сумел сохранить оставленного ему предками состояния, и теперь представлялась возможность исправить ошибку. Наконец он запер ассигнации в ящик стола, взял шляпу, прошел через приемную, не взглянув на трагическую фигуру в кресле, и, выходя, плотно закрыл за собой дверь. Он пешком отправился к вокзалу. Улицы были пустынны, никто не попадался навстречу. Он вошел в буфет и выпил стакан виски, потом подозвал такси и поехал домой.

В его кабинете было тепло и уютно, на столе приготовлены журналы и виски с содовой. Комната была роскошно обставлена. Висевшие на стенах немногочисленные гравюры составляли часть драгоценностей коллекции. Несколько нефритовых статуэток были редкой красоты. Персидский ковер был куплен на аукционе у Кристье после возбужденной торговли с другими желающими приобрести его. В глубине комнаты висели две картины Греза и невдалеке от них — картина старинного мастера Андреа дель Сарто. Гарвей выпил еще виски и откинулся в кресле. Со страхом подумал о том, что Рубикон перейден. Может быть, дежурный явился уже на свой пост и успел сделать ужасное открытие. Жребий брошен — деньги заперты в его ящике. Он сделался вором… Голос жены вывел из забытья.

Она стояла в нескольких шагах в белом шелковом вечернем платье, великолепном, накинутом на плечи манто, с жемчугом на шее и бриллиантами в волосах. С отвращением взглянула на его помятую рубашку и будничный серый пиджак.

— Что нового?

— Ничего. Худшего еще не случилось, если ты спрашиваешь об этом.

Она подошла к столу, чтобы налить себе сельтерской. Он хотел было подняться и помочь, но она жестом велела остаться на месте.

— Ты обедала в ресторане?

— Нет, я обедала дома одна,— резко ответила она.— Разве не помнишь, что мы приглашены были к Гертфортширам? Но после того, как ты позвонил, что занят, я им отказала. Была на музыкальном вечере у герцогини фон Лейчестер.

— Хорошо было?

— Замечательный скрипач.

— Не присядешь?

— Нет. Я пришла только спросить, не хочешь ли что-нибудь сообщить.

— Пока ничего.

— Ты не настаиваешь больше на своей бессмысленной просьбе?

— Я уже устроился иначе.

— Если дела в таком ужасном положении, кто приведет их в порядок? Ведь Эрмитейдж умер.

— Я сам. Кроме меня никого нет.

Она иронически улыбнулась.

— Значит, дело безнадежно?

— Этого не сказал бы. Я основательно продумал все. У меня нет еще определенного плана, но надеюсь, что удастся спасти фирму от катастрофы.

— Неужели серьезно воображаешь, Гарвей, что смыслишь в коммерции?

— Никто заранее не знает, на что способен, не испытав всего.

— Надеюсь, ты предупредишь о дне краха? Я уеду за границу. Придется, конечно, нищенствовать. Но лучше уж нищенствовать на Ривьере, чем здесь.

— Я предоставлю тебе полную свободу действий.

— Тебе, конечно, ясно, Гарвей, что я разведусь, если дело дойдет до краха.

— Понимаю. Но у тебя будет 2000 фунтов ренты, еще 1000 с этого дома и еще 1000, если продашь кое-что из драгоценностей. 4000 фунтов в год вовсе не нищенское существование.

— Н-ну. Немногим лучше.

— Мое собственное положение гораздо хуже. У меня нет ни ренты, ни дома, ни драгоценностей. Небольшое наследство, оставленное матерью, перейдет к кредиторам. Я буду иметь только то, что заработаю своими руками.

— Ты заслуживаешь самых тяжелых упреков за невнимательное отношение к делам фирмы.

— Ты права.

— Ты должен был заняться этим в наших общих интересах.

— Мне нелегко будет зарабатывать.

— Ах, спортсмены всегда могут получить тысячи должностей. Ты можешь сделаться секретарем поло- или гольф-клуба.

— За 300 фунтов в год и даровые обеды.

— Как бы там ни было, еще раз заявляю во избежание недоразумений, Гарвей: если фирма банкротирует, мы расстаемся. Жалкая сумма, которая остается, едва ли покроет мои расходы.

Он рассмеялся. В первый раз после часов тяжелого напряжения вздохнул свободно. Она с холодным любопытством наблюдала за его внезапным припадком веселости.

— Мне кажется, твой смех совершенно неуместен. Надеюсь, мы ясно поняли друг друга. Спокойной ночи.

Она взяла свой роскошный веер из страусовых перьев. Он вскочил и раскрыл перед ней дверь.

— Из всех твоих изумительных достоинств, Мильдред, больше всего мне нравится откровенность. Можешь быть совершенно спокойна. Все, что принадлежит тебе, останется у тебя. Я никогда не стану просить о куске хлеба или о месте под твоим кровом.

— Не будь сентиментальным. Ирония больше тебе к лицу. Спокойной ночи.

На следующее утро ровно в девять часов Гарвей вышел из своего роскошного лимузина, приказал шоферу ждать и поднялся в здание торгового дома. При первом взгляде сразу было заметно, что случилось нечто необычайное. Служащие стояли группами и перешептывались. Касса была закрыта, а на первом этаже перед дверью приемной стоял полицейский. Греторекс, говоривший о чем-то полицейскому, поспешил навстречу своему шефу.

— Вы слыхали, сэр, что произошло вчера вечером?

— Нет. Что-нибудь случилось?

— Трагическая случайность, сэр, в которой чувствую себя виновным.

Гарвей прошел с ним в свое бюро.

— Сядьте, Греторекс, и расскажите обо всем спокойно.

— Благодарю, сэр. Вчера вечером сюда пришел владелец американской фирмы по выделке кож Эбинезер Свэйл, с которым уже много лет находимся в тесной торговой связи. Он хотел видеть вас. Я принял его в ваше отсутствие. Мы довольно долго беседовали о делах. Как старинный друг вашего отца, он очень хотел познакомиться с вами. Полагая, что вы скоро вернетесь, он решил ждать. Я повел его в приемную и — в этом вся тяжесть моей вины, сэр,— когда вы вернулись, совершенно забыл доложить о нем.

— Не нахожу в этом ничего трагического. Его, вероятно, заперли и он вынужден был провести здесь всю ночь?

— Да, сэр, но это еще не худшее. Он, он… простите сэр, я все еще ужасно взволнован,— умер в эту ночь.