Рэчел Линдсей - Луны волшебное сияние

Он кивнул и, швырнув на столик несколько монет, поднялся.

— Пойдемте, Джейни. Мы еще не добрались.

— А куда вы меня, собственно, везете?

— В место, где самая лучшая на побережье кухня. Там не так претенциозно и роскошно, как в "Ла Мер Террас" или "Ла Бон Оберж" [8] Фешенебельные отели в Каннах. , но еда, пожалуй, даже лучше.

Они ехали еще с полчаса, забрались в самую глубь холмов и, наконец, остановились у невысокой виллы с выкрашенными розовой краской стенами, основательно заросшей бугенвиллеей.

Немолодой человек в белой куртке радостно приветствовал Стефена и провел их через выложенный плитами холл на большую террасу, уставленную столиками меж высоких колонн, увитых темно-зелеными листьями. Открывшийся вид был, захватывающе, великолепен. На долгие мили тянулись оливковые рощи, а там, впереди, в туманной дали мерцало море. Дивного покоя не нарушал шум машин, слышались лишь стрекотанье сверчков да звон цикад.

— Предпочтете заказать что-нибудь сами или предоставите это мне? — спросил Стефен, когда они уселись за столик у края террасы.

Понимая, чего хочет он, Джейн предоставила выбор ему, а сама с удивлением слушала, как он делает заказ. То был не обычный заказ, небрежно произнесенный и невнимательно выслушанный, нет, они с шеф-поваром долго и тщательно обсуждали каждую мелочь. Джейн понимала почти все, кроме названий самих блюд, о которых шел горячий спор, о чем и не замедлила сказать, как только они остались одни.

— А вы и не задумывайтесь над этим, — ответил Стефен. — Хотя, если, конечно, предпочитаете бифштекс с овощами…

Джейн рассмеялась и откинулась в кресле.

— Здесь просто изумительно. Кажется, будто мы совершенно удалились от цивилизации.

— Как раз здесь-то и есть цивилизация. Жизнь там, внизу, — он махнул рукой, — вовсе не жизнь, а бессмысленное кружение на месте, и люди, вовлеченные в него, похожи на белок в колесе, вечно бегущих куда-то и никогда никуда не добегающих.

— Но ведь вы и сами вертитесь в том же колесе, — напомнила она. — И ваше-то колесо и крупнее, и вертится быстрее, чем у кого бы то ни было!

— Знаю. Иногда хочется послать все к черту и уехать на какой-нибудь необитаемый островок подальше от всех.

— И что же мешает?

Он не ответил, но так помрачнел, что она наклонилась и коснулась его руки.

— Вы подавлены оттого, что устали, Стефен. Слишком многое отдали за последние несколько лет и ничего не получили взамен. Месяц отдыха — и вы окрепнете и сможете двигаться дальше.

— Двигаться дальше, — тоскливо отозвался он. — Куда и зачем? И для кого?

— Вот это — самое главное. Для кого — вот что имеет значение для многих. Если бы в вашей жизни был кто-то, для кого вы могли бы работать, то и жизнь обрела бы смысл. А сейчас она пуста не потому, что приходится работать, а потому, что некого любить.

— Как вы догадались, что я одинок?

— Без любви все мы одиноки.

— А как же великие святые? Или наши священники? Кого они любят?

— Бога. Не важно, кого любить, важно — любить. Только, разумеется, не себя.

И она улыбнулась.

Стефен долго молчал, а когда заговорил, его слова удивили Джейн.

— Никогда еще мне не доводилось вести такую беседу с женщиной. Словно я вас всю жизнь знал. Поначалу я думал, это оттого, что мы познакомились на корабле, а корабль и море странные вещи творят с людьми. Но сейчас-то мы на твердой земле, а я чувствую то же самое. — На лице его появилась слабая улыбка. — Как-то не верится, что вы — дочь Седрика Белтона. Совершенно не похожи на богатую наследницу, Джейни. Да вы, пожалуй, вовсе и не Джейни даже! Какое-то нелепое имя, совершенно вам не подходящее.

— Согласна. Зовите меня лучше Джейн.

— Джейн. Значительно лучше. Сдержанно и в то же время ласково.

Джейн прикрыла глаза, слушая не что, а как он говорит. Назвав ему свое собственное имя, она уже меньше чувствовала себя самозванкой, но возросло и желание открыться полностью. В своем нормальном облике… Джейн резко открыла глаза. В своем нормальном облике она для Стефена Дрейка — не более чем имя в списке персонала!

В этот момент появился шеф-повар с первым из множества заказанных блюд, и все мысли и о прошлом, и о будущем улетучились, осталось только настоящее. И какое настоящее! От него прямо слюнки текли: голубцы из виноградных листьев с рисом и оливками; moules farcies по-провансальски — моллюски, жаренные в яйце и хрустящих золотистых сухариках; cootes de volatile — цыплячьи грудки с копченой ветчиной; foie gras [9] Свиная печень (фр.). во фритюре; и под конец трапезы — omelette soufflee flambee — легкие золотистые шарики из яйца, взбитого с "Гран Марнье" [10] Сухое вино (фр.). и коньяком.

— По-моему, я наелась до конца дней своих, — произнесла Джейн, проглотив последнюю ложку восхитительного яства.

— И как, стоило сюда приезжать?

— О, да!

— Что ж, я рад.

И все-таки наслаждалась она не столько вкусной, изысканной едой, сколько этими несколькими часами, проведенными со Стефеном. И готова была обнаружить в нем и проницательный ум, и интеллигентность. А вот юмор, не сходившее с лица сочувствие и сердечное понимание многих проблем оказались неожиданностью.

Как выяснилось, он был ничуть не меньше удивлен ею. Они уже покинули террасу и прогуливались в ближней роще.

— Полагаю, жизнь вы вели совершенно беззаботную, — произнес он, — однако кажетесь прекрасно осведомленной в очень многих областях человеческого существования. Где же вы так много смогли узнать о жизни? Уж, наверное, не в школе!

— Разумеется, нет, — рассмеялась Джейн и подумала, как бы он удивился, узнав, что и сам послужил одним из источников ее знания.

Вспомнила утомительные недели в Глазго, выуживание информации для серии статей, когда приходилось целыми днями сидеть на жесткой скамье в суде, наблюдая буквально парад отбросов человеческого общества. В подобных обстоятельствах трудно было сохранить идеализм, еще труднее — по-прежнему изображать наивность и беззаботность.

Сколько журналистов, воспринимавших чужие трагедии как свои, утратили эту беззаботность.

— Джейн, вернитесь, — раздался, чуть насмешливый, голос Стефена. — Странная у вас привычка — уноситься в неведомые дали.

— Прошу прощения.

Она ускорила шаги, взволнованная и его близостью, и собственной реакцией на нее. Ноги скользили по земле, усыпанной сосновыми иголками, но рядом, готовый протянуть руку, был Стефен. Постепенно деревья стали редеть, и вот открылась поляна у подножия холма. Джейн уселась на сухую желтоватую траву, а он растянулся рядом, подложив под голову руки и запрокинув к солнцу худощавое лицо.

— Я и забыл, до чего здесь красиво. Как же давно я здесь не был.

— Иногда лучше и не возвращаться.