Джулия Веллсли - Комната в башне

Пленка рвалась, в зале зажигали свет, и сразу возобновлялось шушуканье. На нас оборачивались, кое-кто с нескрываемым любопытством. Без сомнения, наши персоны интересовали почти всех присутствующих. Я не ошиблась: интерес был каким-то недобрым, настороженным. И конечно, все это из-за меня — чужой, приезжей. Смешно было даже представить себе, что простодушный Игэн, знакомый почти всем присутствующим с детства, или — тем более — одиннадцатилетний Тарквин вызвали такое отношение!

Ну и публика! Может быть, вообще не стоило соглашаться на приглашение?

Фильм наконец закончился, из репродуктора полилась музыка. Люди поднимались с мест медленно, чинно и совсем не думали устремляться к дверям, как это обычно бывает в лондонских кинотеатрах. В фойе тоже никто не спешил — разве что несколько мужчин, сразу бросившихся к буфету, где продавалось спиртное.

Игэн торжественно представил меня как «мисс Оршад из Лондона, знаменитую скрипачку, которая согласилась временно давать уроки Тарквину Веннеру». Вокруг нас собралась небольшая группка, меня разглядывали, как музейный экспонат. Игэну это, судя по всему, льстило, он подводил меня все к новым и новым знакомым. За нами молча, с присущим ему спокойным достоинством следовал Тарквин.

Через несколько минут мои сомнения развеялись, с души свалился тяжелый груз: все, к кому мы подходили, вели себя более чем доброжелательно. Значит, враждебные взгляды были обращены не на меня. Но тогда на кого же? Не может быть, чтобы на Игэна!

Несколько друзей Родрика повели нас в бар гостиницы. Я растерянно обернулась, не находя рядом Тарквина.

— Он подождет нас в фойе. Не беспокойтесь, — заверил меня Игэн. — Детям в баре не место.

По-своему Родрик был прав. Действительно, маленький мальчик, целый час сидящий в холодном пустом фойе, — картина довольно жалостливая, однако, с другой стороны, Тарквин с раннего детства сознательно обрек себя на одиночество и ни в чьем присмотре не нуждался.

Отпивая маленькими глотками легкий коктейль, я невольно прислушивалась к разговорам присутствующих. Сначала меня просто забавлял грубоватый местный диалект, затем я постепенно начала улавливать обрывки фраз, которые, как оказалось, имели отношение и ко мне.

— Он не появлялся в городе уже целый год — с тех пор, как бросил школу, вот что я вам скажу. Наш сынишка Фред, как его увидел, сразу хотел встать и уйти, да я не пустил…

— Правильно, они там все со странностями. Эллен их тоже боится.

— А вот девушку жалко, она-то тут ни при чем, — вмешался еще один мужской голос. — По-моему, наоборот, очень даже миленькая. Не такая заносчивая, как все эти бездельники-лондонцы.

— Ишь ты, успел разглядеть, старый бабник!

Раздался взрыв смеха.

В этот момент кто-то из друзей Игэна задал мне ничего не значащий вопрос, я отвлеклась от чужой беседы, но услышанное не выходило из головы.

Кого так испугались незнакомые мне Фред и Эллен? И с какой стати я вдруг вызываю жалость? И как мог быть устрашением для одноклассников Тарквин — такой тихий, прилежный, совсем не похожий на драчуна?

Ответы приходили так же медленно, как и мучившие меня столько дней вопросы. Странные мелочи, случившиеся в Лонг Барроу, которые я склонна была приписывать своим расстроенным нервам, не менее странным образом выстроились в логическую цепочку. Предупреждения со стороны Игэна… Недомолвки викария… Что же будет?

Писем для меня не было и на следующее утро. Странно. Если даже допустить, что вечно занятая Памела не нашла времени черкнуть хотя бы пару строчек, то уж страдающий Арманд забыть обо мне никак не мог.

Настроение совсем испортилось. Весточки от лондонских друзей стали с некоторых пор единственной нитью, связывавшей меня с внешним миром. Однако оставался еще один способ связи, который раньше почему-то не приходил мне в голову — телефон! Из кабинета Веннера звонить было бы неудобно: кто-нибудь из домашних мог подслушать. Лучше дождаться субботы, когда все семейство соберется за покупками в Куллин Комб, и заказать разговор там.

В ночь на субботу я спала хуже обычного, проснулась с тяжелой головой и противным ощущением сухости во рту. Чтобы стряхнуть обрывки кошмарного сна, пришлось несколько минут полежать неподвижно: какой-то ужасный скрежет, похожий на беспорядочное дерганье скрипичных струн, продолжал навязчиво звенеть в ушах.

Я с трудом заставила себя встать — обычно в это время Веннеры уже начинали собираться в дорогу — и спуститься в столовую. Там сидела одна Мэри.

До сих пор нам ни разу не приходилось разговаривать наедине. Все мои попытки к сближению Мэри пресекала, считая меня абсолютно чужой в доме, а однажды даже демонстративно поднялась и вышла из комнаты, чтобы показать, что ей до меня нет никакого дела.

— Родители еще не вставали? — нерешительно спросила я.

— Все уже уехали.

— Так рано? Куда?

— В Куллин Комб за покупками, у отца там еще какие-то дела.

— Как жаль, я тоже хотела поехать.

— А они не собирались брать вас с собой, — выражение лица Мэри оставалось совершенно непроницаемым.

— Как же так? — у меня перехватило дыхание.

— Мне они ничего не сказали, но, судя по всему, очень спешили уехать, пока вы не проснулись. Уже целый час прошел, как они уехали.

— И Тарквин с ними?

— Конечно.

— Значит, без меня, — тупо пробормотала я, направляясь к газовой плитке, на которой обычно подогревался завтрак. Приподняв крышку сковородки, я увидела застывший полумесяц недоеденной яичницы с белыми каплями жира. Кофейник на соседней конфорке был чуть теплым.

— Миссис Бартон тоже уехала?

— Этого я не знаю. Если так хотите есть, приготовьте себе что-нибудь сами.

Голос Мэри по-прежнему звучал вяло и безучастно, но в ее невыразительных серых глазах я вдруг увидела нечто новое: высокомерие. Да, каким бы невероятным это ни казалось: сгорбившаяся, непричесанная, закутанная до подбородка в старый застиранный халат, она чувствовала свое превосходство и смеялась надо мной.

— Но должна же быть какая-то причина, по которой они не захотели меня взять? — я начинала выходить из себя. — Ведь я предупредила их с вечера. Почему мне ничего не сказали? Вы наверняка что-то знаете!

— Слишком хорошо вы обо мне подумали. Я знаю не больше вас. Меня просто не посвящают в семейные дела, понимаете? Для них я вообще не человек, а так, пустое место. Бесполезное существо, лишенное всяких талантов. К тому же некрасивое. Не то что Тарквин… Я здесь лишняя, — Мэри внезапно вскочила. — Да что я тут изливаю вам душу, вы все равно не поймете. С вами-то такого никогда не было и быть не могло! Вы свободны, видели мир. Вы знаете, что такое любовь!