Эдна Барресс - Под рябиной

— Угу, — кивнула я. Последняя лихорадочная неделя сливалась сейчас в калейдоскоп впечатлений, моих стараний в коттедже, возвращения домой и сборов и подготовки к свадьбе в последнюю минуту.

— Они не рассчитывают, что мы останемся надолго? — спрашивал Рикки.

— Надеюсь, нет.

Мы договорились, что заедем пообедать на обратном пути к Марион и Стивену. Приветствия, поздравления, напутствия — так уж и быть, отобедаем у них. А затем, наконец, останемся одни, будем гулять у скал, исследовать заводи на пляже, и, наконец, я впервые буду готовить для двоих в коттедже тети Эммы.

Когда закончится медовый месяц и Рикки вернется в кемпинг, чтобы закончить работу, всего на несколько недель, нужно будет многое сделать. Мне придется приготовить, убрать квартиру, которую мы сняли, — часть медового месяца будет посвящена завершающим штрихам, и мне все чаще придется посещать предродовые занятия в больнице, готовиться к рождению ребенка. Мне надо будет заполнить больничный лист…

«Прекрати», — приказала я себе. Стоп! Медовый месяц будет спокойным промежутком, отдыхом и выполнит естественное назначение медового месяца. Мы с Рикки лучше узнаем друг друга — и в данном случае у Рикки появятся хорошие воспоминания о Шангри-Ла и не останется больше черных теней.

Дом Марион и Стивена был большой, с красивой мебелью. Не особо радушный, будто он принимал посетителей, но даже и не пытался казаться гостеприимным. Марион и Стивен явно преуспевали и жили удобно, атмосфера умеренного процветания уничтожила мои страхи, что они домогались какой-либо собственности тети Эммы.

Марион была экспансивна — нет, это слово совершенно не подходит, — очень счастлива видеть нас. Стивен был спокоен, как обычно. Их сын, Стюарт, медленно вплыл в комнату и был нам представлен. Да, он очень походил на своего отца, теперь я лучше поняла, почему Марион бывает такой резкой и холодной — мужчины в семье явно не были на высоте. Я могла представить, что их дочь, Шарон, — ее в данный момент не было дома — из другого теста.

Стюарт, наверное, посещал коттедж и играл с Рикки в детстве. Они были почти ровесники. Я хотела спросить, но, мне показалось, они не узнали друг друга. И вообще, было чувство, что Стюарт не был наслышан о Рикки.

Мы ели ветчину, салат и разговаривали. Да, свадьба прошла прекрасно.

Рикки улыбнулся мне. Я кивнула. Сюда подошло бы выражение «как и ожидалось».

Во время небольшого приема в доме Шейлы был один момент, один магический момент, когда мы с Рикки встретились глазами, и все в мире, кроме нас двоих, перестали существовать, и ничего не существовало вокруг, кроме нашего будущего. Затем Шейла, плаксивая и сентиментальная во хмелю, обняла меня нетвердой рукой:

— Только послушай, что говорит Лэрри. О, какой он гадкий. Хватит, Лэрри! — И усмехающееся лицо Лэрри оказалось передо мной и отцом. Отец слушал вежливо бесконечную болтовню тети Грэйс, напряжение проявилось в строгой складке вокруг рта. Ему безнадежно хотелось уйти, исчезнуть, назад домой, к Мхэр, но он не хотел, чтобы я чувствовала себя отверженной и забытой.

А я выполнила свой долг и, наверняка, теперь могу уйти. Встретившись глазами друг с другом, мы с Рикки попрощались со всеми и ушли вместе с отцом, чтобы навестить Мхэр.

Я вернулась в настоящее с тревогой.

— Это было бы прекрасно, не так ли, Стив? — говорила Марион.

Что было бы прекрасно?

— К концу следующей недели. Мы позвоним вам, — ответил Рикки.

— Я никогда не делала это сама, но Стиву очень нравилось, — глаза Марион сияли. — Он хранил кое-что из оснащения. У тебя еще оно есть, Стив?

Подводное плавание! Стивен! Я пыталась представить Стивена с огромными баллонами воздуха, закрепленными на спине, ныряющего в воду, кувыркаясь, как это делал Рикки на Крите.

— Мы посвятим этому целый день, устроим пикник. Стивен знает хорошее место.

Но побережье Девона — не Средиземноморье. Хотя Рикки и профессионал, но он не знает ни течений, ни их скорости. Я улыбнулась, подавляя страх. Единственное, чего бы не хотелось — это перевозбужденный напарник, а этот вид спорта, в конце концов, его хлеб. Тем более, что Рикки любит показать себя.

— Было бы просто здорово, — подхватила я с энтузиазмом.

Наконец я скользнула в огромную двуспальную кровать тети Эммы. В первый раз. Странно, что оставаясь старой девой, она сохранила семейную двуспальную кровать.

— Так что же ты чувствуешь здесь, сейчас, ночью в этом коттедже? Ты помнишь те ночи? — зачем-то по глупости спросила я. И почувствовала, как Рикки вздрогнул, как бы стряхивая с себя этот вопрос.

— Устал, — сказал он. — Но не слишком и не для всего. — Я повернулась к нему, в его объятия.

Я просыпалась, выходя из сна с чувством тревоги, неясной, но настойчивой. Было еще темно и, должно быть, очень рано. Протянув руку, я не нашла мужа.

— Рикки! — я села. Страх пронизывал меня. — Где ты? — Я выскочила из постели, нащупала шлепанцы, не думая о халате.

Рикки был внизу. Я подошла к нему: темная, неподвижная фигура, почему-то стоящая на коленях на высоком стуле у окна черного входа. Он смотрел в сад, не отрываясь.

— Рикки, что там? — я потрогала его за руку. Вот сейчас, если он что-то вспомнил, прямо сейчас, если бы он сказал мне, мы могли бы избавиться от привидения.

Казалось, он даже не почувствовал моего прикосновения. Все, как в последний раз, в маленькой комнате. Нет, она не выиграет!

— Оставь его в покое! — я трясла его, чувствуя, как мой голос поднимается до визга. Он что, лунатик? Может, она вот так же обнаружила его ночью, была сурова с ним, испугала его? Или еще хуже, жестоко с ним обращалась, может, «эксцентричная» эвфемизм слова «извращенка»?

Но Рикки не был лунатиком и вовсе не спал. Он смотрел на меня, его лицо овалом белело в обрамлении черных волос.

— Нет! — выдохнул он мучительным шепотом. — Нет!

— Пойдем в постель, Рикки, — твердо сказала я, стараясь придать голосу спокойный тон. — Тебе что-то приснилось.

— Нет! — выдохнул он снова. — Нет! — но обращался он не ко мне.

Хорошо! Мои нервы сдают. Завтра мы уезжаем отсюда, найдем отель. Я больше так не могу.

— В чем дело? — взмолилась я.

Потом он и в самом деле очнулся.

— Привет, — потряс он головой. — Что-то нехорошо в животе, должно быть, этот омар у Марион. У тебя все в порядке?

Я успокоилась. Да, Марион настойчиво угощала, но я не люблю блюда из рыбы, крабов, моллюсков. Нет, я не лопаю все подряд, как поросенок, не то что некоторые! Я с благодарностью возвращалась в нормальное состояние.

На следующий день в ярком свете солнечных лучей, слушая, как Рикки весело насвистывает в ванной, я могла — почти — посмеяться над ночными страхами. Рикки сказал, что не помнит ничего до слова «Привет!», а я не стала настаивать. Но потом…