Дафна дю Морье - Трактир «Ямайка»

Дрожа от возбуждения и страха, девушка ждала в гостиной и услышала, как хозяин прошел через прихожую и поднялся по лестнице на верхнюю площадку. Его шаги остановились у нее над головой, возле комнаты для гостей, и пару секунд дядя ждал, как будто тоже прислушиваясь к какому-то постороннему звуку. Потом он дважды очень тихо постучал в дверь.

Еще раз скрипнула половица, кто-то пересек комнату наверху, и дверь открылась. Сердце у Мэри оборвалось, и в него вернулось отчаяние. Значит, это не может быть враг ее дяди. Возможно, Джосс Мерлин впустил этого человека самым первым, в начале вечера, когда они с тетей Пейшенс подготавливали бар для компании, и гость затаился там, пока все не ушли. Похоже, это был какой-то близкий друг трактирщика, который не имел желания впутываться в дела нынешнего вечера и не показался даже хозяйской жене.

Ее дядя знал, что этот человек все время был наверху, вот почему он отослал разносчика. Он не хотел, чтобы разносчик видел его друга. Она поблагодарила Бога за то, что не поднялась по лестнице и не постучалась в дверь.

А что, если они пошли к ней в комнату посмотреть, там ли девушка и спит ли она? Если ее отсутствие обнаружено, надеяться почти не на что. Мэри оглянулась на окно: закрыто и заперто на засов. Пути к спасению не было. Теперь они спускались вниз по лестнице; на мгновение остановились у двери гостиной. На миг девушке показалось, что они сейчас войдут. Они были так близко, что сквозь щель в двери она могла бы тронуть дядю за плечо. И тут он заговорил, и казалось, его голос шептал прямо ей в ухо.

— За вами последнее слово, — выдохнул трактирщик. — Теперь вам решать, а не мне. Я это сделаю сам, или мы это сделаем вместе. Приказывайте.

Сквозь дверь Мэри не могла ни видеть, ни слышать нового спутника своего дяди, и знак или жест, который он сделал в ответ, ускользнул от нее. Они не задержались в гостиной, а вернулись через прихожую к дальнему коридору и пошли по нему к бару.

Потом дверь закрылась, и больше Мэри ничего не слышала.

Ее первым порывом было отпереть входную дверь и выскочить на дорогу, прочь, подальше от этого места. Однако, поразмыслив, девушка поняла, что ничего этим не добьется: в конце концов, там могли быть и другие люди — возможно, и сам разносчик, — вдруг дядя расставил их вдоль большой дороги, чтобы предупредить об опасности.

Похоже, что этот новый человек, который весь вечер прятался в комнате наверху, все-таки не слышал, как Мэри вышла из спальни; иначе они уже стали бы ее искать, если только не решили, что роль ее настолько ничтожна, что можно забыть о девушке до поры до времени. Человек в баре был их главной заботой, а Мэри можно заняться и позже.

Она простояла минут десять или даже больше, ожидая какого-нибудь звука или знака, но все было тихо. Только часы в прихожей продолжали тикать, тихо похрипывая и оставаясь полностью глухими к происходящему, — символ старости и безразличия. Один раз Мэри показалось, что она слышит крик; но он мгновенно замер и затих, и был так слаб и далек, что мог оказаться странным порождением ее воображения, подстегиваемого всем, что девушка видела после полуночи.

Потом Мэри вышла в прихожую и направилась в темный коридор. В щелочку из-под двери бара света не пробивалось. Должно быть, свечи догорели. Не сидят ли они там, внутри, все трое в темноте? В ее сознании они составляли безобразную картину, молчаливую, мрачную группу, управляемую какой-то целью, которой она не понимала; но уже одно то, что свет был потушен, делало тишину еще ужаснее.

Мэри добралась до самой двери и приложила ухо к доске. Не было слышно ни шепота, ни дыхания, ни чего-либо, что выдавало бы присутствие здесь живых людей. Старый, затхлый запах спиртного, который висел в коридоре весь вечер, развеялся, и сквозь замочную скважину проникала струйка воздуха. Поддавшись непреодолимому порыву, Мэри подняла щеколду, открыла дверь и вошла.

Никого. Дверь во двор была открыта, и комната заполнена свежим ноябрьским воздухом. Вот откуда сквозило в коридоре. Скамейки пусты, и стол, который рухнул во время первой драки, так и лежал на полу тремя ножками вверх.

Значит, они ушли; должно быть, повернули за кухней налево и отправились прямо на пустошь, потому что Мэри услышала бы, как они переходили дорогу. Ветер приятно холодил ей лицо, и теперь, когда дядя и незнакомцы ушли, комната опять казалась безобидной и безликой. Ужас прошел.

Последний лучик лунного света оставил белый кружок на полу, и в этом круге двигалось темное пятно, похожее на палец. Это была тень. Мэри взглянула на потолок и увидела, что через крюк в потолке перекинута веревка. Ее-то конец и отбрасывал тень в белый кружок, медленно раскачиваясь туда-сюда в потоке воздуха, сквозящем из открытой двери.

Шли дни, и Мэри Йеллан, приняв окончательное решение, погрузилась в жизнь трактира «Ямайка». Было совершенно очевидно, что на зиму глядя нельзя оставлять тетю одну, но, возможно, с приходом весны Пейшенс Мерлин удастся уговорить, и тогда они вдвоем променяют дикие пустоши на мир и спокойствие долины Хелфорда.

По крайней мере, Мэри на это надеялась; а пока она должна как можно лучше использовать те шесть мрачных месяцев, которые были впереди. Девушка решила по возможности в конце концов одержать верх над дядей и передать его вместе с сообщниками в руки закона. Если бы дело касалось одной только контрабанды, Мэри бы только пожала плечами, хотя вопиющая бесчестность этого промысла и была ей отвратительна; однако все, что она видела до сих пор, служило доказательством того, что Джосс Мерлин и его друзья не довольствовались одной контрабандой: эти отчаянные люди ничего и никого не боялись и не останавливались перед убийством. События той первой субботы не выходили у нее из головы, а обрывок веревки, свисающий с балки, говорил о многом. Мэри нисколько не сомневалась, что незнакомец убит ее дядей и тем, другим человеком, а его тело погребено где-то на пустоши.

Однако доказать это было невозможно, и при свете дня эта история сама по себе казалась фантастической. В ту ночь, обнаружив веревку, девушка вернулась к себе в комнату, потому что открытая дверь бара говорила о том, что дядя может вернуться в любую минуту, и, измотанная всем увиденным, она, должно быть, погрузилась в сон, а когда пробудилась, солнце стояло уже высоко, а внизу, в прихожей были слышны семенящие шаги тети Пейшенс.

Никаких следов вчерашней деятельности не осталось; бар был выметен и вычищен, мебель расставлена по местам, разбитый стакан убран, и никакой веревки не свисало с балки. Сам трактирщик все утро провел в конюшне и коровнике, вилами выгружая навоз и делая всю работу скотника, поскольку работников у него не было. Когда в середине дня Джосс Мерлин пришел в кухню и как волк накинулся на еду, он стал расспрашивать Мэри о живности, которую они держали на ферме в Хелфорде, спросил ее мнение о заболевшем теленке и ни словом не обмолвился о событиях минувшей ночи. Казалось, хозяин пребывает в прекрасном настроении — настолько, что он даже забывал ругать жену, которая хлопотала вокруг него, как всегда, следя за выражением глаз мужа, словно собака, которая хочет угодить хозяину. Джосс Мерлин вел себя как совершенно трезвый нормальный человек, и невозможно было поверить, что всего несколько часов назад он убил себе подобного.