Дафна дю Морье - Трактир «Ямайка»

Вот почему испугались лошади. Мэри взглянула на своего спутника, пытаясь разгадать его настроение. Подавшись вперед, викарий напряженно всматривался в темноту, которая с каждой минутой становилась все гуще и непроницаемей. Девушка увидела по его напряженному профилю и тонким губам, сжатым плотно, как капкан, что он полностью сосредоточен на их передвижении, чреватом новой внезапной опасностью. Нервозность лошади передалась всаднице, и Мэри подумала о том, как выглядят эти же болота при ярком свете дня, как, наверное, развеваются на ветру коричневые метелки травы, а поодаль высокие тонкие камыши дрожат и шелестят при малейшем дуновении, толпясь и двигаясь, как единое целое, а внизу под ними черная вода ждет в тишине. Мэри знала, что даже коренные жители пустошей способны заблудиться и сделать неверный шаг, и тот, кто только что шел уверенно, может внезапно оступиться и утонуть. Фрэнсис Дейви знал пустоши, но даже он не был непогрешим и мог сбиться с пути.

Ручей журчал и пел свою песню; можно было услышать за милю, как он бежит по камням. Но вода болот не издавала ни звука, и первая ошибка могла стать здесь последней. Ее нервы были напряжены в ожидании, и полубессознательно девушка приготовилась выброситься из седла, если ее лошадь вдруг внезапно пошатнется в болезненном рывке, и как слепая, забьется в опутавших ее сорняках. Мэри услышала, как ее спутник сглотнул, и эта его привычка еще больше обострила ее страх. Викарий смотрел по сторонам, сняв шляпу, чтобы лучше видеть, и влага уже блестела в его волосах и оседала на одежде. Мэри смотрела, как сырая дымка поднимается из низины. Она чувствовала кислый и гнилой запах камышей. А затем прямо перед ними, преграждая им дальнейший путь, выкатилась из ночи огромная волна густого тумана, белая стена, поглотившая все запахи и звуки.

Фрэнсис Дейви натянул поводья, и обе лошади послушались его мгновенно, дрожа и всхрапывая, и пар от их боков смешивался с туманом.

Они немного подождали, потому что туман на пустоши может откатиться столь же внезапно, как пришел; но на этот раз не было ни тонких просветов воздуха, ни тающих нитей. Он навис вокруг, словно сети паука.

Затем Фрэнсис Дейви повернулся к Мэри. Рядом с ней он казался призраком, с туманом на ресницах и в волосах и с белой маской лица, как всегда непроницаемой.

— И все-таки боги пошли против меня, — сказал он. — Я с давних пор знаю эти туманы; они не поднимутся несколько часов. Двигаться дальше среди болот было бы еще большим безумием, чем вернуться. Мы должны ждать рассвета.

Мэри ничего не сказала; к ней вернулись прежние надежды. Но как только в голову девушке пришла эта мысль, она сразу вспомнила, что туман препятствует погоне и что он в равной мере враждебен по отношению и к преследователю, и к преследуемому.

— Где мы? — спросила она, и при этих словах викарий снова взял ее уздечку и повел коней налево, прочь от низины, пока податливая трава не сменилась жестким вереском и шаткими осыпающимися камнями. Однако белый туман двигался вместе с ними шаг за шагом.

— Ничего, мы сможем здесь отдохнуть, Мэри Йеллан, — сказал священник, — и пещера станет вам кровом, а гранит — ложем. Завтра, быть может, вернет вас в обычный мир, но сегодня вы будете спать на Ратфоре.

Лошади пригнулись от напряжения и медленно и тяжело стали выбираться из тумана на черные холмы.

А потом Мэри сидела, как призрачное видение, завернутая в плащ, прислонясь спиной к выщербленному камню. Она подтянула колени к подбородку, плотно обхватив их руками, но даже несмотря на это сырой воздух пробирался между складками плаща и холодил ей кожу. Огромная зубчатая вершина скалы вздымалась в небо над туманом, как корона, а под ними висели плотные и неподвижные облака, массивная стена, которую невозможно преодолеть.

Воздух здесь был чист и кристально ясен, этот мир не интересовался миром внизу, где живым существам приходилось брести в тумане наугад. Здесь ветер шептался в камнях и шевелил вереск; здесь дуновение, острое как нож и такое же холодное, овевало поверхность алтарных плит и эхом отдавалось в пещерах. Все эти звуки смешивались воедино, и воздух наполнялся легким шумом.

Затем они опять затихали и таяли в отдалении, и прежняя мертвая тишина спускалась на это место. Лошади укрылись за валуном, касаясь друг друга головами, но даже они вели себя тревожно и и то и дело беспокойно оглядывались на хозяина. Он сидел отдельно, на расстоянии нескольких футов от своей спутницы, и иногда она чувствовала на себе его внимательный взгляд: викарий взвешивал шансы на успех. Мэри все время была настороже, постоянно готовая к нападению; и стоило ему внезапно пошевелиться или повернуться на своей каменной плите, как ее руки тут же отрывались от колен и ждали, ее кулаки сжимались сами собой.

Фрэнсис Дейви велел ей спать, но сон не придет к Мэри этой ночью.

А если сон все же коварно подкрадется к ней, девушка будет бороться с ним и отбиваться от него руками, стараться победить его так же, как она должна победить своего врага. Мэри знала, что сон может овладеть ею внезапно, прежде чем она это поймет, а потом она проснется от прикосновения холодных рук к ее горлу, видя над собой бледное лицо. Она увидит короткие белые волосы, ореолом обрамляющие лицо викария, и застывшие, давленные всякого выражения глаза, горящие светом, который она знала прежде. Здесь его царство, и он один в тишине: огромные искривленные пики гранита защищают его, а белый туман внизу служит ему укрытием… Один раз Мэри услышала, как он откашлялся, будто собираясь заговорить; и она подумала, как далеки они сейчас от любой жизни, два существа, вместе брошенные в вечность, и вслед за ночным кошмаром никогда не наступит день, так что скоро Мэри вынуждена будет потерять себя и влиться в его тень.

Но Фрэнсис Дейви так ничего и не сказал; из тишины опять возник шепот ветра. Он вздымался и опадал, заставляя стонать камни. Это был новый ветер, он нес за собой всхлипывание и плач, ветер, который пришел ниоткуда, налетел ни с какого берега. Он поднялся из самих камней и из земли под камнями; он пел в пустых пещерах и в расщелинах скалы: сперва вздох, а затем жалобный плач. Он пел в воздухе, словно хор, звучащий из царства мертвых.

Мэри завернулась в плащ и натянула на уши капюшон, чтобы заглушить этот звук, но как только она это сделала, ветер усилился, дергая ее за волосы, и струйка воздуха с визгом влетела в пещеру позади нее.

Не было никакого источника для беспокойства, ибо под скалой тяжелый туман приник к земле, упрямый как всегда, ни единого дуновения воздуха, которое могло бы разогнать облака. Здесь, на вершине, ветер страдал и плакал, шепча от страха, рыданиями пробуждая старые воспоминания о льющейся крови и отчаянии, и дикая, безнадежная нота эхом звучала в граните высоко над головой Мэри, на самой вершине Ратфора, как будто сами боги стояли там, и их огромные головы вздымались в небо. В своем воображении девушка слышала шепот тысячи голосов и топот тысячи ног и видела, как рядом с ней камни превращаются в людей. Лица у них были нечеловеческие, древнее времени, изборожденные и выщербленные, как гранит; и они говорили между собой на языке, ей не понятном, и руки и ноги у них были искривленные, как птичьи лапы.