Виктория Ли - Блэкторн и мадонна

Чувство одиночества как рукой сняло.

Дом Майка удивил ее и размерами, и стильностью. Она ожидала увидеть неказистое жилище. Дом стоял в тихом пригороде, на собственной земле, и был выстроен из кирпича в два этажа. В убранстве комнат чувствовалась традиционность, к тому же везде было много живописи, в особенности английских художников и импрессионистов. Единственное место, где верх одержал модерн, оказалось кухней. Но и она была спроектирована так, чтобы напоминать деревенский дом ранне-американской эпохи, с застекленными буфетами и открытой стойкой для китайского фарфора.

Пока Майк ходил и проверял окна, Бет бродила по нижнему этажу. Когда они встретились в столовой, Бет ошеломленно качала головой.

— Что-то не так? — спросил он.

— Нет, все так. — Она рассмеялась. — Просто все не так, как я себе представляла. — Она прошла вдоль стола к двум стульям у окна. Проведя рукой по фикусу, возвышавшемуся до самого потолка, Бет упала на один из стульев и сбросила с себя сапоги. — Это… это… — Она водила рукой в воздухе, не находя выражения своих чувств. — Это просто чудесно.

Он усмехнулся и поднес руку к выключателю. Комната погрузилась в темноту. Он подождал минуту, чтобы глаза привыкли к лунному свету, и подошел к ней.

— Этот дом купила моя мать, когда на нее нашел очередной «прилив», как она говорила, «возврата к основам». Когда она устала от него, я перекупил его.

— А где она сейчас? — спросила Бет, вставая на стуле на колени и поворачиваясь к Майку лицом.

Майк взял ее голову в свои руки, наслаждаясь ощущением мягкости ее волос.

— С моим отцом. Я думаю, где-нибудь на юге. Она так и не привыкла к холоду.

— Но почему именно этот дом, Майк?

Он оперся спиной на стул и начал массировать ее голову.

— Потому что он удобен, я полагаю. И потому что мне нравятся старые вещи. Они придают мне уверенность в постоянстве. — Он провел пальцами за ее ушами, и она тихо вздохнула.

— Моя работа заставляет меня часто разъезжать, и не всегда я оказываюсь в комфортабельных условиях. А когда приезжаю домой, я чувствую себя спокойно.

— Ты сложный человек, Майк Блэкторн. — Она взяла его за руки.

— Вовсе нет, Бет. Я делаю свое дело, поскольку должен делать его. Я живу так, как хочу жить. — Он коснулся губами ее лица. — И я касаюсь тебя, потому что не могу не делать этого. И мы с тобой любим друг друга, потому что так было задумано.

— Ты слишком уверен во всем, — прошептала она.

— Не во всем, — ответил он. — Но в этом — да. Ты принадлежишь мне, моим рукам и моей постели.

В ее глазах стояли еще вопросы, но он не дал ей их высказать. Не сейчас. Может быть, потом, думал он, притягивая ее к себе.

Может быть, потом у него найдутся ответы.

А сейчас перед ним были ее сладкие губы, возбуждающие и манящие. Он слился ртом с ее губами, пока она не открыла их. Их языки сплелись. Он отступил, глотнул воздуха и начал вновь целовать, желая насладиться сполна. Его тело требовало ее немедленно, прямо здесь и сейчас, но он не смог бы объяснить ей этого, и ничто не извинило бы его. Ничто — кроме того, что в таком состоянии вообще мыслить трудно.

Причины для медлительности были. Их вчерашняя любовь привела его к мысли, что с Бет нужно быть осторожным. Когда он исследовал ее самые интимные места, она была так зажата, что это трудно было объяснить, принимая во внимание ее недавние роды. Память об этом и притягивала, и охлаждала его. То была конфронтация двоих, которую именно он должен был держать под контролем: он проиграет, если позволит ей спешить.

Он не желал ранить ее, причинять ей боль. Она и без того была оскорблена мужской грубостью, а он желал, чтобы их любовь запомнилась ей навсегда как прекрасный сон.

В другое время, когда она будет ему больше доверять, он сможет позволить себе быть грубее и быстрее — чтобы доставить ей удовольствие, а не боль. Но не теперь.

Зажав ей рот поцелуем, он притянул ее к себе сильнее. Она издала глубокий горловой звук, и ее руки сомкнулись у него на шее. Их поцелуй был долгим и глубоким, несмотря на его попытки сохранить самоконтроль; но тут мир начал кружиться у него перед глазами, и дыхание участилось.

Майк оторвался от Бет — и не мог не заметить разочарования, которое тут же отразилось на ее лице.

— Не смотри на меня так, иначе я возьму тебя прямо здесь и сейчас.

Она попыталась поймать его рот губами.

— Бет, прекрати! Для меня сегодня был тяжелый день. Я так быстро теряю контроль, что удивительно, что я еще не вошел в тебя.

Она посмотрела на него затуманенными от страсти глазами:

— А я думала, ты так расстроился из-за того, что Саттон ускользнул…

— Черт с ним, с Саттоном! — выругался он и накрыл губами ее губы. Когда она уже почти упала в обморок от этого поцелуя, он усадил ее и проговорил: — Мой самоконтроль — или его отсутствие — зависели сегодня от взгляда на тебя, когда ты извивалась от наслаждения в моих руках. — Он положил ей руки на плечи и потряс ее: — Я хочу войти в тебя, Бет, а ты так зажата… Я не могу делать тебе больно.

— А если ты не сделаешь этого, Майк, я умру. — И она рассмеялась. — Конечно, не в прямом смысле, но я чувствую, что готова умереть.

— Отчего? — Ему захотелось ее объяснений, ее рассказа о своих ощущениях.

Она запустила пальцы в его волосы; пальцы дрожали.

— Мне кажется, я желала тебя всю жизнь. Даже тогда, когда я так боялась тебя, что едва дышала, я все равно желала тебя. За последние несколько дней я прошла все круги ада, проклиная себя за то, что ответила тебе; всякий раз отрицая, что меня бешено влечет к тебе — и зная одновременно, что это — ложь. Я хотела тебя — и ненавидела тебя, потому что ты забрал у меня самое дорогое.

Его глаза сузились:

— Ты боишься, что я переменю свои планы и не верну тебе сына?

Она нетерпеливо потрясла головой:

— Я не говорю о Джереми. Это уже обо мне: я боялась, что никогда уже не буду так чувствовать.

— Отчего?

Бет подошла к самой пропасти, и отступать уже было некуда. Она облизала губы. Майк смотрел на нее в упор, и в глазах его зрела злость. Бет не понимала, чем это вызвано, однако ей нужно было сказать все до конца.

— Это я так напугал тебя, Бет?

Она кивнула и заговорила быстрее:

— Я чувствовала по отношению к тебе нечто такое, чего со мной никогда раньше не было. Я боюсь, что мы расстанемся с тобой, а я так и не пойму, отчего мне это так больно.

Злость в его взгляде сменилась смирением, которое она понимала еще меньше. Он наклонил голову, и когда поднял ее, она по его взгляду поняла, что и его постигло то же смешение чувств, что и ее.

— Я никогда не хотел, чтобы ты боялась меня, — тихо сказал он. — Ни по какой причине. Я не причиню тебе ни зла, ни боли. Я буду любить тебя, как только смогу — верно и сильно.