Людмила Бояджиева - Признание Альбины Кристаль

Всесильная хозяйка судьбы ты стоишь на своем месте — в центре бытия и мир вращается вокруг, затаив дыхание от восторга. Ты великолепна в мыльной пене стирки, роскошна у горячей сковороды, блистательна в общении, виртуозна в делах, неподражаема в любви. Какой бы сюжет не подсунула жизнь, ты знаешь, что справишься с доверенной тебе ролью. А „зал“? Шекспир не сообщил, что за публика притаилась в его темной глубине. Может, мы сами, отраженные зеркалом Вечности, а может и те, кто покинул сцену или только собирается на нее ступить. Тайна сие есть. Мне лишь известно наверняка: зал всегда полон. Замри, прислушайся… Аплодисменты? Шквал рукоплесканий! Возгласы благодарности, топот, цветы. Это все для тебя, детка».

Ровно в 21.00 я сдала пост сменщице в лице бывшей заведующей кафедры марксизма — Агапенковой. (ее Совет Домовладельцев утвердил на должность второй дежурной сразу после первоапрельского инцидента — укрепил, так сказать, ряды консьержек членом КПРФ). Через три минуты, прихватив сумку, плащ и ликер «Болдс», я стояла перед Лерой.

Описывать ее не стоит. Кто смотрел Санта-Барбару, представит Джину и задумается о том, что если в людях наблюдается определенное соматическое, то есть физическое сходство, то можно не сомневаться — оно проявится и во всем остальном. Активная жизненная позиция предопределяла все Леркины победы и ошибки. А еще — неистощимая жизнерадостность, щедро выплескивавшаяся на окружающих.

Трехкомнатные апартаменты Леры — выставка авангардного дизайнера шестидесятых годов — стекло, металл, феерические конструкции мобилей, живописные полотна, спасенные из-под гусениц бульдозеров знаменитой выставки. Абстракционизм. Но какого эпохального значения! Можно представить, сколько раз у этих картин Лерка пересказывала гостям исторический эпизод с генсеком Хрущевым, подобравшим самое бранное слово для характеристики представленных художников — «педерасы». В обиход эстетических оценок определение не вошло, но породило много вопросов. Объяснили после политологи — означало словечко не только антисоветскую ориентацию живописцев, а конец ложной оттепели, «открытой» и «закрытой» по простоте душевной хитрожопым, но мелкокалиберным мужичком.

— Эге, да ты на уровне, Помидорина! — искренне порадовалась моему цветению Лера. И в само деле, в предчувствии грядущей униформы и, главное, близкого, обожаемого лета, я вырядилась без излишней формальности — в пестрое, летящее, влекущее. Хозяйка была представлена в чем-то неформальном, гипюрово-атласном, персиковом, напоминающем о страданиях доброй, измученной выкидышем героини сериала «Династия».

Страданиями здесь, однако и не пахло. Пахло полнотой жизни и гедонистическими кулинарным изысками.

В кухне, плавно переходящей в гостиную, меня ждал стеклянный овальный стол, изящно сервированный разнообразными продуктами — от закуски до десерта. Лерка знает, что я люблю смешивать (за что в глубокой старости, вероятно, буду обречена врачами на раздельное питание).

— У Дашки вчера школьная братва гуляла. Думала, все сметут. Ну, знаешь, такие закрученные — диеты, фитнес, курсы арабского, кунг фу, дзен буддизм и полное пренебрежение к сансарре. Доедай.

— До нирванны высоко, до диеты далеко. Погрязнем в оковах сансарры — ублажим инстинкты дарами плотского бытия. — Я выставила ликер и села.

Лерка, довольно успешно делавшая актерскую карьеру на ролях отрицательных героинь, никак не хотела переходить от юных стерв к возрастным, характерным. Посему родив Дашу, время воспитанию особого не уделяла и теперь эта шестнадцатилетняя наглая «роза» пыталась прибрать мать к рукам, постоянно подчеркивая имеющееся взаимонепонимание и конфликт поколений. Впрочем, Лера не падала духом, на разногласиях с дочерью не зацикливалась, отмахиваясь: «- да я же была точно такая!» Только я знала, каких энергетических затрат стоит порой ее упрямый оптимизм.

Я сделала паузу, ожидая продолжение критики подрастающего поколения, но Лера резко сменила тему.

— Как продвигается роман с Блиновым? После финта с апрельским банкетом стоило бы обратить внимание на чрезмерную носатость и лишний вес твоего разведчика, — ужалила подруга, мое увлечение Блиновым не одобрявшая.

— Это у кого нос?! — изумленно распахнула глаза я. — Не развенчивай идеалы, дорогая. Он чрезвычайно хорош. Мужчина магического обаяния. И совершенно не виноват, что мне не довелось осчастливить первоапрельский праздник своим присутствием.

— Разумеется не он повесил милейшую критикессу. Ну и не ее нежная возлюбленная. Здесь не надо быть мисс Марпл. — Лера глянула на меня и поморщила носик: — Понимаю, Помидорина, будешь молчать как партизан. Ведь у вас, с этим Джемсом Бондом, кажется, наклевывается роман?

— Абсолютно ничего не наклевывается. Мы просто друзья.

Я не солгала. Виктор Блинов — Депардье, мой опекун и советчик частенько навещает офис Домоправительницы в поздние часы вечерних дежурств. Мы пьем кофе, обсуждаем очередные публицистические передачи, а заодно — сплетничаем, пользуясь составленными мною характеристиками жильцов. Наверно, у специалистов разведывательных служб этот процесс называется обменом информации. Мне же мерещатся дружеские студенческие посиделки с ощущение нерушимого братства, самоотверженности, душ прекрасными порывами… В общем «товарищ, верь!».. Увы, только товарищ. Столь мощно начавшаяся лирическая тема наших отношений заметно увяла. Уверена, не без влияния супруги — мадам Блиновой.

Во время разбирательств после первоапрельского происшествия, Блинов все же улучил момент упрекнуть: — В квартире убитой вы оказалась в 21. 30. Это значит, уже пол часа я напрасно ждал даму в золотистом платье средь шумного бала. Жаль, что вы пренебрегли приглашением… Во-первых, не влипли бы в противнейшую историю, во-вторых… Мне было так обидно, словно школьнику на неудавшемся свидании…

Выражение моих глаз, очевидно, было столь многозначительным, а его профессиональная способность к дедукции столь сильна, что последовал вздох:

— Черт, Оксана! Как я сразу не сообразил.

— Пустяки. Ваша супруга лишь напомнила мне о служебном долге. Я отлично провела время на рабочем месте и… стала свидетелем мрачного, но загадочного случая.

— Лучше бы вы жевали утку в ананасе, забыв о времени в присутствии… столь милых людей, а госпожа Робиншутц удавилась бы без вашего присутствия. Не было бы всех этих следственных церемоний, дознаний. И вон того седого волоска.

Я машинально схватилась за свежеокрашенную прядь: — Не правда!

Хотя, если б не краска, седины было бы больше. Жалко этих старушек… Любовь жалко… Что бы там не произошло.