Людмила Бояджиева - Признание Альбины Кристаль

— Нет… Нет… Извините! — она рванулась к двери. — Лучше сообщить в милицию!

— Погодите! — я взяла девочку за руку и одарила улыбкой доброй феи. — Вначале садитесь и успокойтесь. Давайте поговорим. — Мы расположились визави в мягких кожаных креслах, я разлила благоухающий чай «брызги шампанского» в милые фарфоровые чашки питерской фабрики с золотым изображением архитектурных памятников Северной Пальмиры и придвинула к бедняжке ореховое печенье, от которого оторваться не возможно даже ради вынашивания мрачных планов.

— Больше к нему ни за что не пойду! Говорит, Мария Карповна — это супруга господина Липскера — в командировке. Надо все перемыть как следует, она жутко чистоту любит, а если допоздна задержишься, можешь в моем кабинете переночевать. И посмотрел на меня строго, как в милиции. А потом подмигнул! Вот вам крест — подмигнул! — она быстро перекрестила побледневшее от ужаса лицо.

— Подмигнул!? Господин Липскер?

— Феоктист Лазоревич, — она подняла на меня заплаканные глаза. — А у них в квартире — музей — столько всего наворочено, до утра не управишься… Деревяшки резные и этот, тяжелый такой, из мрамора… — Последовал громкий всхлип, слезы потекли рекой. — У мамы ревмокардит. Брату двенадцать. Живем скромно… Все так радовались, когда я сюда устроилась. После школы никак не могла работу найти. Знаете, всякое предлагали. Совсем мы отчаялись… А он… Он мне за два месяца должен.

— Липскер?

— Феоктист Лазоревич.

Уставясь в пол, Катя всхлипывала и потирала покрасневшее запястье.

— Приставал значит. Этого и следовало ожидать от такого… — я заткнулась, не в моей компетенции давать оценки жильцам тем более не лестные.

— Нет! Не следовало! Я не давала повод. Для этого есть специальные… специальные услуги. Как вы думаете, милиция меня поймет?

— Сомневаюсь. У них проблем хватает.

Она поднялась, сутулясь, кусая губы — униженная, беспомощная малышка: — Конечно. Да… Понимаю… Я просто уйду.

— А мама, а брат, а деньги? — взвилась от несправедливости я. — Так же нельзя, нельзя!

Она печально улыбнулась: — Вы благополучная. Вы плохо знаете жизнь.

— Что-что!? Это я плохо… Да я… — я вовремя остановилась, уловив закодированную в подсознании команду: «сдержанность, сдержанность, и еще раз…» Все же, упорная работа над собой не пустое занятие. Я прищурила опытные глаза:

— Не во мне сейчас дело. Дело в тебе — ты обыкновенная курица! И это серьезный диагноз. Каждый человек достоин того, что имеет. Стоит только начать отступление и не успеешь оглянуться, как о тебя станут вытирать ноги. А ты еще поддакнешь: «так мне и надо!»

— Я смелая! Я за брата перед целой кодлой вступилась! Они на мотоциклах у нас гоняют. Прижали Женьку: «Гони бабки». Он за молоком шел. А я из школы после экзамена. Я хороший билет вытащила и практически сразу пять баллов схватила. И такая во мне нерастраченная сила бушевала, даже геометрия с математикой дыбом встали… Вот на все бы вопросы ответила! Их я еле на трояк вытянула. А по истории — отлично! Наверно, все исторические герои в меня вселились, как ахломонов этих вокруг Женьки увидела. Ихнего главаря — Федулу — прямо за грудки схватила и в физиономию его бухую с большой силой выразилась: «Катись отсюда, гад, пока цел!» Установку дала… — Катя улыбнулась: — я фильм видела про девочку, испепеляющую взглядом, и даже решила, что у меня взгляд какой-то особенный. Умотали они тогда все! Женьку больше не трогали… Но потом все пошло как-то не так… меня даже били. Хозяин ларька, где я торговала и ошиблась в деньгах. Взгляд больше не действовал и даже голос как-то сел. А один раз… Нет, вы меня не поймете…

Придвинув к ней лицо, я сосредоточила мощную силу внушения.

— Взгляд у тебя необычной силы. Только ты еще не умеешь подключать ее. Потому что совсем затоптала источник этой силы — чувство собственного достоинства. Сегодня все буде по другому. Сейчас ты вернешься на рабочее место, умоешься и скажешь тихо, но твердо: «Я — Екатерина Лаврова. Сильная, умная, добрая. Я явилась на этот свет для любви и радости. Я никому не позволю унижать меня. Никогда». Потом явишься к хозяину, извинишься за строптивость и постараешься быть паинькой — разворачивай уборку по всем направления.

— А потом? — она нервно захрустела печеньем, блестя из-под мокрых ресниц ореховыми глазами. Длинные русые пряди рассыпались по плечам — чудесные волосы… Господи, неужели она не догадывается, как хороша?

— Потом ты сделаешь вот что… — мы пошептались, сверили часы и я перекрестила вслед уносимою лифтом девушку.

Не знаю, кому как, а мне эта малышка напомнила Клавдию Шиффер — только не победоносную владелицу миллионов, а едва начинающую, никому не известную манекенщицу. Мне запомнился ее первый выход в показе коллекции Лагерфельда, искрящийся высоковольтным куражом. Девчонка в маленьком черном платье летела над подиумом, словно школьница над майскими лужами. Прыгали на спине и плечах завитки светлых волос, взлетал от радости длинные шнурки тяжелых черных бутс, она смеялась — будущая Возлюбленная мира! Как же мне хотелось, чтобы в жизни Кати случилось нечто подобное — победный выход на подиум женской судьбы.

Я поняла, о чем должна быть моя очередная проповедь. Включив компьютер, начала быстро стучать, боясь растерять пафос.

«Шекспир попал в точку: мир — театр, люди — актеры. Добавим, жизнь — спектакль. Появление на сцене — изучение декораций и реквизита, приглядка к партнерам — детство и отрочество. Годам этак к шестнадцати присмотрелся и оценил собственную роль. Разумеется, ведущую. Ты стоишь в самом центре, в перекрестье прожекторов и взглядов, бодрый, как фонтан, полный сил, желания покорять и нравиться. Голос звучит великолепно, движения полны непередаваемой грации, живо подстраивается к солисту статисты.

Проиграв чуть ли не половину спектакля, начинаешь догадываться, что в центре — не ты один. Какая чушь! Не уступать. Тянуться, соответствовать, отвоевывать! Ты сражаешься за главную роль, сбивая кулаки в кровь и постепенно затихаешь, уступая превосходящей силе трезвеющего разума. Наступает полоса мудрости, смиренного отхода на второй план. Другой стоит в лучах софитов, твое место в тени. Ты меньше суетишься там, в массовке, и больше созерцаешь. Фонтан суетной энергии иссякает, крепчает мудрость. Она просто прет из тебя, ведь ты, наконец, усек содержание пьесы, уяснил ее потаенный смысл, уловил подтекст. Опытом необходимо поделиться! Если появилась потребность поучать — ты стар. Если при этом ты не рвешься освистать постановку, а готов протянуть руку тем, кто вышел на подмостки, ты стар и покоен, взяв на себя миссию сопостановщика. Огромная ответственность и великий дар Главного. Ведь режиссер в нашем театре — Тот, кто выше всех, а над его спектаклем работают все, кто есть на свете. Теперь ты можешь помогать ему, потому что знаешь самое важное: каждый стоит в самом центре. У каждого — самая нужная, самая ответственная, самая увлекательная роль. Так устроил Режиссер. Он пригласил тебя в труппу и ты не подведешь, ты справишься, ты будешь блистать.