Людмила Бояджиева - Семь цветов страсти

— До чего же трогательно выглядит вся эта возня из зрительских рядов! Бедняга зритель, его все намереваются облапошить натуралисты, авангардисты, документалисты, а теперь мы. — Развернувшись лицом к аудитории, Руффо поднял руки, устанавливая тишину. — Пора объяснить вам кое-что: нас хотели переиграть! Пока мы лили слезы над жертвенной страсти этой красотки, подготовившей трогательное завещание, мадемуазель цинично готовила весьма хитрый трюк. Заключив с фирмой контракт, она задумала исполнить свою кронную роль, мстя за несостоявшуюся карьеру в большом кино. Предполагая использовать снятые нами пленки как алиби, Д. Д. намеревалась инсценировать неудавшееся самоубийство, а на самом деле — разделаться с наивным русским, которого сделала своим послушным рабом. Артемьев — совладелец баронского наследства и, со всей очевидностью, мешает кузине… Ей удалось устроить «неожиданную» встречу с любовником в замке и если бы не наши лирические послания, призывающие влюбленных к примирению, возможно, бездыханное тело русского было бы эффектно заснято у подножия башни.

Тяжко вздохнув, Руффо прикрыл глаза.

— Но… но ведь мы не Армия спасения, господа! И, насколько я понял, предпочитаем трагедию мелодраме. Зачем было вмешиваться в сочиненный самой жизнью кровавый сюжет? — вознегодовал Квентин.

Шеф осторожно перебил его:

— Лаборатория экспериментального кино не может довольствоваться ролью банального пошлого соглядатая. Наша задача исподволь «лепить сюжет», взяв на себя роль провидения, самого господа Бога, если хотите… Так вот, мы с Хоганом избрали иной путь, иную идею нашего повествования. Нам не нужна жертва авантюристки. «Возмездие» — так сформулировал бы я основную философию фильма… Короче, уйти из жизни должен тот, кто рыл яму своему ближнему. Кто предал Любовь, осквернив святыню…

— Довольно проповеди, Заза, все уже поняли — нам нужна мертвая красотка. Без эмоций, господа! Это всего лишь реализация идеи высшей справедливость.

— Возможно, кто-то не согласен с изложенной Хоганом концепцией? Кто-то сомневается или же имеет возражения? Прошу немедля высказаться! — Открыв блокнот, словно сбираясь делать пометки, Заза оглядел соучастников.

Но дискуссия не разгорелась. Никто из «технического состава» не стал задавать вопросов. В конце концов, какая разница, кто кого собирается облапошить — русский француженку или она его. Главное — снять эффектную концовку этой вымученной истории. И пусть о «концепции» болит голова шефов. Им звезды с неба хватать, но им и расплачиваться в случае провала всей этой дребедени.

— Можете быть свободны, друзья. О непосредственном задании я сообщу каждому из вас отдельно после того, как мы здесь придем к какому-то консенсусу. — Объявил Заза к облегчению пятерых технарей.

…Троица заперлась в опустевшем зале

— Так что тебе необходимо знать, Квентин? — угрожающе придвинулся к продюсеру шеф.

— Я просто хочу прояснить для себя ход ваших высоко художественных мыслей. Ведь нам-то хорошо известно, что эти двое — обезумевшие от любви чудаки, слепые и наивные, как дети. И мы хотим только одного: заснять эту дуру, летящую с башни. Уж не знаю, что там по вашей концепции так измучило бедняжек — алкоголизм, богатство, национальная несовместимость, идеологические разногласия… Мне плевать. Я доверяю твоему чутью, Руффо, и твоей хватке, Заза… Но почему вы отменили смертельный трюк, заставив героев примириться? Зачем вы подбросили им эти сопливые послания?

— Все ровно наоборот… — Шеф криво улыбнулся. — Никто, кроме меня и Руффо, не знал, что было в конвертах. Наши ребята были уверены, что подброшенные ими в ходе «пожарной инспекции» послания должны толкнуть любовников к примирению. Так он и вышло! Черт бы побрал эту случайность!

— Здорово мы лажанулись. А ведь все было просчитано до точки! И вызов русскому из адвокатуры в Вену, и приглашение от Дикси на свадьбу с Гертом. А послания стариков, взывающих сберечь вечную любовь от скверны обыденности? Я сочинил такую высокопарную бредятину, что сам всю ночь пил валериану! Хоть стреляйся, дабы не опошлить святыню… — Хоган развел короткими руками. — Кто же мог предположить, что голубки окажутся в замке одновременно! То ли эти бестии хитрее, чем мы думаем, то ли любимчиков судьбы оберегает очень высокопоставленный покровитель… — Руффо значительно посмотрел в потолок.

— Коротко подвожу итоги, Квентин. Трюк с письмами не удался. Теперь нам пришлось делать вид перед этими сопляками, что мы обладали некой информацией, изобличающей Д. Д. как циничную искательницу наследства. Я уже изложил концепцию для лишних ушей: Д. Д. намерена инсценировать свою гибель, спровоцировав тем самым на самоубийств безумно влюбленного в нее русского. Мы же спасаем господина Артемьева и помогаем покойной Д. Д. остаться честной и романтичной в его глазах и в глазах всех, кто увидит «Башню». Разумеется, придется и в самом деле пожертвовать для этого жизнью… Увы, настоящее искусство требует истинных жертв.

Квентин поднялся, защелкнув кейс с папкой финансовых расчетов.

— Прошу меня извинить — спешные дела… А кроме того, я ничего, как известно, не смыслю в секретах Большого искусства. Боюсь сбить вас с толку своими замечаниями, друзья.

— Осторожный, собака! — хмыкнул Заза, заперев за продюсером дверь. — Почуял, что пахнет криминалом, и не хочет знать лишнего. Излишня информация, как известно, иногда очень обременительна.

— Не пугай меня, золотце. Я человек осмотрительный, к тому же, пишущий и достаточно известный. Ты же знаешь, что распускать нюни, а тем паче — разглашать секреты нашего «творческого метода» Хоган не будет. Вешать петлю себе на шею как-то неловко, я и галстук с трудом завязываю.

Хамелеон Руффо же не шантажист, не сексот и не слабонервный сопляк. Руффо Хоган — чуткий художник, незаурядный мастер, если ты еще не понял. Я влез в это дело не из любопытства и не из пристрастия к «сладким романам».

Руфин достал кассету и поставил ее в видеомагнитофон:

— Это моя личная копия, для архива. Вроде альбомчика с голубками и нежными открыточками для слезливой бабули.

На темном экране смутно белело расплывчатое пятно. Вдруг невероятно четко, почти осязаемо, перед глазами проплыло облачко тончайшего газа и в нем — женская фигура с подсвечником в руке. Нечто сомнамбулическое, летучее в крадущихся движениях. Она прислушивается, вглядываясь в темноту и вдруг замирает. Белая невеста, волшебное видение — бесплотный дух, мечта? Она напрягается в струнку, устремляясь ввысь, и медленно возносится — в темное небо вспархивает облачко легчайшей фаты. Экран заслоняет широкая мужская спина, сильные руки подхватывают невесомое, бессильное тело. Нет — оба они невесомы, бесплотны, озарены каким-то потусторонним сиянием — серебристым нимбом, знакомым иконописцам…