Элина Самарина - Сепсис

— Вот что, Павел, я очень благодарна за ваше гостеприимство, за вашу помощь, но теперь я уже в Москве и…

— Стоп, Влада, стоп! Не знаю, что я такое сморозил, почему ты вдруг решила уходить… Не надо! Прошу! Не горячись! Ты не представляешь, какие опасности ожидают одинокую красивую женщину. Я должен быть уверен, что с тобой все в порядке. Если завтра ты остынешь и вернешься к… мужу, даю слово — без проблем исчезну. Но пока все обстоит так, как обстоит, я прошу тебя принять мою помощь. Я вижу, что сейчас ты не хочешь никого видеть. В том числе и меня. Давай я пойду, а завтра… А завтра будет утро, и будет день… Днем проблемы видятся совсем иначе. Ведь так, Влада? А?

— Наверное, — пожала она плечами. — Видишь ли, мне еще не приходилось сталкиваться с изменой. И потому я растерялась. Не знаю, как себя вести… Ты спросил — это разлад или разрыв. Честно скажу: не знаю!

— Зато я знаю.

— Скажи тогда!

— Удобно сядь тогда! Когда ты сидишь, как в транзитном зале, я себя очень скверно чувствую. Сядь удобно. Расположись.

— Хорошо, — Влада поерзала, села чуть глубже. Но не расположилась : спина оставалась напряженной. — Ну вот, села. Говори!

Вздрогнул невозмутимый Фауст, всколыхнулся, когда услышал это « говори». И тон, и эта капризная требовательность — все, как там, на пленке! И чуть было не выдохнул он: «Люблю! Обожаю! Боготворю!» Но вовремя опомнился. С трудом восстановил нить разговора:

— Я знаю. Вы помиритесь. Поверь мне, через какое-то время ты уже не так болезненно отнесешься к этой… к флирту мужа… — Он замолк, увидев, с каким сочным интересом вслушивается Влада в его увещевания, как в ее глазах загорается надежда: так и случится! Так и будет!

«Что я делаю?! — ужасался Павел, мягко улыбаясь Владе. Он чувствовал, как борются в нем два Павла: отталкивают, оттаскивают один другого. — Я же сам, своими руками возвращаю ее Бравину. Сам свожу их! Что я делаю?!»

— В принципе я за то, чтобы у вас все наладилось. Раньше, когда были безоблачные отношения, твой муж имел фору. Ты находилась на его территории. А сейчас — на моей. Но сюда тебя привели обстоятельства, случай. А я, конечно, не могу воспользоваться подарком судьбы. Я вообще не приучен к подаркам. — Фауст смутился и нервно закурил сигарету, хотя в пепельнице дымила недокуренная. — Пусть все останется по-прежнему. Пока ты сама не разберешься… в ситуации. Я не буду досаждать своим присутствием. Это территория не моя… Но и не Алексея! Это твоя территория. — Он посмотрел обиженно, и было видно, что лицо его не приучено к этому выражению. — А теперь я пойду. Тебе нужно отдохнуть. Вот ключи от дома, а эти — от машины. Она у подъезда. Спальня — на втором ярусе, вторая дверь. Да, если… возникнут… если… понадобятся деньги, — они в верхнем ящике правой тумбочки.

Влада вскинула голову: что это? Опять совпадение? Но увидела только спину Паустовского.

Оставшись одна, Влада растерялась. Неприкаянно потопталась и, вздохнув, поднялась во второй ярус. Три двери, по-видимому, ведущие в спальни. Ей вдруг вспомнилась сказка про «Машеньку и медведей».

Насупившись, толкнула вторую дверь. И изумленно замерла: спальня была предугаданаим. Ей показалось, что она в своей спальне: те же тона, очень похожая мебель и даже гиацинт на правой тумбочке… Гиацинт?!! Уж этого предугадать было нельзя! Это нужно было знать. А вернее, — подслушать!

Теперь стали понятны многие таинственные странности: и три цифры номера ее телефона, и строго адресованное «меценатство», и упоминание о деньгах в ящике правой тумбочки… И еще, вспомнилось, как дернулся он, подался телом на ее «говори»! Ох, как все сложилось в логическую цепочку! Он подслушивал ее с Алексеем телефонные разговоры. Ей казалось, что все это время она была для него оголена: и мысли, и душа, и даже тело не были для него прикрыты!

В панике она кинулась к выходу.

Павел, оказывается, не уехал. Он стоял, облокотившись о капот автомобиля. Выглядел смущенным и подавленным. Увидев ее, встревоженно нахмурился.

— Давай поднимемся и поговорим.

— Нет. — Влада вызывающе усмехнулась. — Там я чувствую себя голой.

— Хорошо. Давай где-нибудь посидим. Постараюсь оправдаться.

Решительно отказавшись куда-либо ехать, она села на заднее кресло машины и устало закрыла глаза. Он долго молчал, потом заговорил:

— Глупо что-либо отрицать. Ты все поняла. Я перегнул палку, пытаясь тебе угодить. Но не ищи подвоха. Не ищи в моих действиях криминала. — Он вытащил сигареты, но подумав, вернул пачку в карман. — Я знаю твоего мужа давно. Пока не знал тебя, интересовался только им, как конкурентом. И в дебри не лез. Когда увидел тебя, стал интересоваться только тобою. Я хорошо осознаю, что ел… подслушивать чужие разговоры, тем более — интим, отвратительно. Подло. Но когда любит человек… а я люблю… — Получилось вяло, без страсти. Он почувствовал, как краснеет его лицо. С отвычки: давно уста Павла не произносили этого слова. С юности. Но тогда оно легко слетало с губ. Как мячик в пляжном волейболе: не важно, кому адресованное. Теперь же это круглое, нежное слово вывалилось глыбой. Фауст кашлянул и уже внятно повторил: — Я очень тебя люблю!

— А я люблю Алексея, Понимаю, что это глупо звучит. Я же застала его с другой женщиной! Но все равно люблю. Успокаиваю себя тем, что это случайный эпизод его жизни. «Легкая прогулка для эмоций». — Она скорбно усмехнулась. — Так, кажется, ты назвал мужскую измену?

— Так, — рассеянно ответил Павел.

— Он долго находился вдали от семьи, напряженная работа… ну и сорвался. Ведь так? Это ведь случайно?

— Да, конечно, — запоздало ответил Фауст. Он растерялся и сник. Еще полчаса назад он уверенно доказывал Владе, что измена Алексея — легкий флирт, потому что был уверен: не примет Влада этой мотивировки. А он, Фауст, в той роли выглядел великодушным мужчиной. В тот момент он был твердо убежден, что Влада уже покорена им. А сейчас…

— Наверное, ты прав: не стоит так драматизировать. — Она подняла глаза на Павла и вдруг часто заморгала, губы задрожали, задергались щеки. Влада разрыдалась: — Боже мой! Почему он это сделал?! Он же изменил! А сам говорил, что любит! Павел, почему он так сделал? Почему?

Она плакала, по-детски утирая слезы тылом ладошки. На лице оставались мазки туши. Павел увидел в этом особое очарование. Почувствовал, что она сейчас нуждается в опеке, в сочувствии, и сделал порыв в ее сторону. Уловив это движение, Влада посуровела. Спина ее вытянулась струной. Деликатно, опасаясь двусмысленного толкования, Павел прикоснулся к плечу Влады:

— Позволь мне быть твоей стеной. Стеной, которая оградит тебя от опасности.

— Стеной?.. Стеной плача! Стеной, куда приходят со своими обидами…