Паулина Симонс - Красные листья

У Кристины действительно случилось нечто. Умерла бабушка. Но Говард не знал об этом. Да и не мог знать.

— Я думаю, это к лучшему, — сказала Кристина, играя вилкой. Она попробовала сметанный крем, которым был облит морковный пирог. Он был хорош, но есть вдруг расхотелось.

— Действительно ли это к лучшему?

— Конечно. То есть определенно.

— Почему? Почему тебе вдруг так внезапно потребовался развод?

На нем был строгий костюм, он был таким красивым и таким знакомым. Кристина почувствовала слабый укол грусти где-то в том месте, где должно быть сердце, и подумала: «Но ведь это же не означает, что я не смогу его больше видеть? Я так привыкла к нему за эти годы».

Поежившись, она положила вилку. Кофе был холодный, в пироге полно сыра, а желудок у нее был пустой.

— Это вовсе не так внезапно. Я думаю, сейчас как раз вовремя.

— Почему?

— Говард, потому что мне уже двадцать один, потому что мне уже пора начинать жить дальше. Я имею в виду, а вдруг мне снова захочется выйти замуж? — Она сделала паузу. — А что, если ты захочешь жениться на ком-нибудь?

— Что, есть какая-то определенная кандидатура? За кого ты хочешь выйти замуж?

— Пока нет. Но кто знает? — Она улыбнулась. — Тот самый, кто мне нужен, он, может быть, как раз сейчас вон за тем углом. Стоит и ждет.

— Хм-м-м. Я думаю, что Джим — это и есть мистер Тот Самый.

Кристина кашлянула и призналась:

— Я это и имела в виду. Джим. — Она была рада, что они наконец сказали самое главное. Ее руки успокоились. И ей больше не было жарко.

Говард наклонился вперед и, понизив голос, который уже и без того был достаточно тихим, спросил:

— Это была твоя идея?

Кристина откинулась на спинку стула. Они сидели в самом углу позади лестницы. Под сводами ресторана было дымно и мрачно.

— Говард, я не знаю, о чем ты говоришь.

— Я спрашиваю: это была твоя идея?

— Я знаю, о чем ты спрашиваешь. Я просто не понимаю, что это значит.

— Кристина, на этот вопрос можно ответить только двумя способами: да или нет?

— Я думаю, что почти на любой вопрос можно ответить «да» или «нет», — проговорила она раздраженно.

— Можно согласиться, что в большинстве случаев это действительно так, — с готовностью произнес он. — Давай попробуем снова, Кристина. Это была твоя идея?

Кристина почувствовала, что он вынуждает ее ответить.

— Я все равно не понимаю, что ты хочешь услышать. Что значит «моя» это или «не моя» идея?

— Твоя — это значит, что ты придумала это все сама, а не кто-то другой предложил, чтобы мы с тобой развелись. Теперь понятно?

Не в силах сказать ему правду, Кристина произнесла:

— А кто еще мог это сделать… — начала она, но затем остановилась. Говард смотрел ей прямо в глаза, и она точно знала, что он имел в виду. Кристина подумала, что дальше притворяться бессмысленно. Поэтому она соврала:

— Да, Говард. Это была моя идея.

Говард спокойно посмотрел на нее, но где-то там, в глубине его серьезных карих глаз, было что-то искреннее и глубоко прочувствованное.

— Ешь свой пирог, — наконец мягко произнес Говард.

— Кому он нужен, этот пирог! — недовольно отозвалась Кристина.

— Насчет пирога не знаю, а вот мне, например, интересен этот развод.

Кристина глубоко вздохнула.

— Говард, — сказала она, — я знаю. Но поверь мне. Все будет в порядке.

— Кристина, я не могу поверить тебе.

— Почему?

— Кристина, твой отец просил меня заботиться о тебе. Я ему обещал.

— Это не так, Говард. Он не просил тебя, он тебе просто приказал.

— Неправда. Мы заключили соглашение.

— Пусть даже и так, но, мне кажется, ты выполнил все свои обязательства. А кроме того, завтра мне исполняется двадцать один год. И отца уже нет в живых. Пришло время, Говард.

— Соглашение есть соглашение. О возрасте или о его кончине там ничего сказано не было.

— О, Говард… — Кристина вздохнула, а затем тихо добавила: — Уступи.

— Не могу, — ответил он.

— Пожалуйста, прошу тебя, не надо обо мне беспокоиться. Все будет замечательно, обещаю тебе.

Кристине и самой хотелось в это верить. Он смотрел некоторое время в сторону, а затем кивнул и произнес:

— Так неожиданно.

— И вовсе не неожиданно! Пять лет. Ну давай же. Так ведь лучше. Это ведь для тебя ничего не значит. Просто все закончится, вот и все.

Кристина увидела на его лице боль. Ее слова, судя по всему, ужасно его ранили.

— Извини, — проговорила она быстро. — Ты же понимаешь, что я имела в виду. Ты чудесный человек и заслуживаешь лучшей доли. — Она надеялась, что говорит правильные вещи, но всю ее охватывало беспокойство. Она не находила себе места, вертела в руках салфетку, затем барабанила своей грязной вилкой по деревянному столу. — Ну давай же. Ты и так уже выполнил все свои обязательства — заботился обо мне сверх всякой меры. И если у тебя возникли какие-то сомнения — а они наверняка появились не сейчас, — то почему ты ничего не сказал мне в сентябре, когда я в первый раз сказала тебе, что заполнила бумаги?

Теперь пришла очередь Говарда вздыхать.

— Ты пришла тогда ко мне и попросила еще тысячу долларов. Я был вправе знать, зачем они тебе понадобились. Если эти деньги нужны тебе самой, это одно дело, и почему бы тебе об этом прямо не сказать? Но если эти деньги нужны для развода, тогда свяжи меня, пожалуйста, со своим адвокатом.

— Говард, у меня нет никакого адвоката. Я наняла какого-то дельца вот за эту самую тысячу баксов. Он даже не знал, какой должен быть у него гонорар. Вначале назвал сто долларов, потом три сотни. Я имею в виду, за все. Вот почему я хотела, чтобы ты разобрался во всем этом.

— Тут я сделать ничего не могу, — сказал Говард, отпихивая конверт в сторону. — Единственное — это подписать. — Затем, откашлявшись, добавил: — Для меня очень важно, чтобы у тебя было все в порядке. Чтобы тебе ничто не угрожало.

— Говард, со мной все в порядке. Мне ничто не угрожает, — улыбнулась Кристина. — Единственное, что выводит меня из равновесия, — это если игроки другой команды играют нечестно на площадке.

— И как часто это случается?

— Все время.

— И тебе все же нравится играть?

— Ты что, смеешься надо мной, что ли? Ведь именно это и стимулирует меня на борьбу. Кстати, на прошлой неделе я забросила рекордное количество мячей в товарищеском матче с корнеллцами. — Она гордо улыбнулась.

— Я до сих пор не понимаю, как это случилось, что ты вдруг начала играть в баскетбол.

Кристина пожала плечами:

— Как это случилось? Чудесный Божий промысел. В той школе, куда ты меня отправил, единственная стоящая команда была — баскетбольная.

— О, не надо, — сказал Говард, потирая затылок. — Только не надо снова начинать философствовать.

Кристина, набив морковным пирогом рот, попыталась рассказать ему о том, что говорил однажды о своих жизненных устремлениях английский философ Бертран Рассел.