Мэри Брэддон - До горького конца

Редмайн положил в сторону трубку и стал следить за приближавшейся парой, сначала бесцельно, потом со внезапным интересом, наконец с дикою радостью. Он спустился ниже по ступеням храма, протянул руку под каменную скамью, ощупал в траве спрятанное ружье, вынул его, осмотрел курок, приложил к плечу и прицелился, не колеблясь.

Он много упражнялся в стрельбе в Австралии, когда бродил от нечего делать с утра до ночи по лесам и холмам.

Девушка и ее спутник подходили ближе; девушка была, очевидно, простая крестьянка, спутник же ее джентльмен, и лицо его было так же хорошо знакомо Редмайну, как его собственное. Как он наклоняется к своей спутнице, и как она упивается его низкою лестью! Этот человек, кажется, только для того и живет, чтобы соблазнять невинных девушек, думал Редмайн. Разве не следует освободить мир от такого негодяя?

Они были на расстоянии двадцати миль от беседки, и ни тот, ни другая не смотрели по сторонам. Редмайн дождался, чтоб они подошли еще ближе, и выстрелил, прицелившись, в грудь мужчины.

Несчастный упал ничком в траву. Девушка остановилась, дико озираясь, и с криком ужаса упала на колени пред убитым. Ричард Редмайн бросил ружье в заросшую травой ложбину и пошел спокойно домой.

— Я рад, что это сделал, — сказал он себе.

Никто не заметил удаления Ричарда Редмайна из Клеведонского парка. Его юношеские похождения за орехами и белками ознакомили его с каждым бугром и рвом, с каждым кустом орешника и шиповника в окрестностях Брайервуда. Он знал, что у южной стены парка стояла лестница, с помощью которой он мог перелезть на Кингсберийскую дорогу в таком месте, где в это время можно было не опасаться никакой встречи.

Но чувство страха не смутило его ни на минуту. В его быстром удалении не было ничего похожего на бегство преступника. Он сделал свое дело, и шел домой. Много ли, мало ли времени пройдет, пока его не позовут к ответу за это дело, ему было все равно. А то что рано или поздно придется ответить, он считал неизбежным, и намерен был не отрекаться от своего поступка, хотя бы пришлось поплатиться смертью на виселице.

В результате своего смелого выстрела он не сомневался. Человек, попадавший в птицу, казавшуюся точкой в голубом небе, не способен был промахнуться, стреляя в человека на расстоянии тридцати шагов.

Раскаивался ли он в своем поступке? Сожалел ли он, что сделал дело, отлучившее его от его ближних и сравнившее его с Каином? Нет. Не раскаяние чувствовал он, а успокоение, словно исполнил задачу своей жизни. Он взглянул на небо, представил себе свою дочь в надзвездном мире, и готов был крикнуть ей, что все ее обиды отмщены.

Первые ракеты показались над деревьями, когда он влезал на лестницу. Он остановился на верхней перекладине и стал смотреть на огненный дождь, сыпавшийся по небу.

«Они еще ничего не знают, если пускают свой фейерверк», — подумал Редмайн.

Он постоял несколько минут на лестнице, ожидая продолжения, но после нескольких первых ракет, быстро следовавших одна за другою, фейерверк внезапно прекратился.

Редмайн спрыгнул на пустынную дорогу и скоро свернул на луговую тропинку, по которой пришел утром. Он не ускорял шагов, как человек, опасающийся преследования, он шел медленно и был спокойнее, чем по время своего утреннего пути в Клеведон.

Было около одиннадцати часов, когда он вернулся в Брайервуд. Какая страшная тишина царила в старом доме, когда он вошел, и как звучно раздавались шаги его по непокрытому полу! Он вспомнил вечер, когда вернулся в первый раз из Австралии, гордый и счастливый, и вошел в этот дом, уверенный, что дочь бросится ему на шею и прижмется головой к его груди. О, несчастная ночь! Неужели человек, погубивший эту девушку, не заслужил смерти?

«Мог ли я не убить его?» — спросил он себя с полным убеждением, что поступил справедливо. Он не зажег с, л в кухне, не остался посидеть внизу, но прошел прямо наверх в свою спальню и тотчас же лег в постель. Воспользоваться ночью, чтобы бежать и спастись от последствий своего преступления, не пришло ему в голову ни на минуту. Он считал бесчестным отречься от сделанного дела, спастись позорным бегством и допустить, чтобы какой-нибудь невинный человек поплатился за его поступок. Ложась в постель, он вспомнил, что было время, когда на ней лежал негодяй, замышлявший в его доме погубить его дочь, и подумал со злобным чувством удовлетворения, как жестко и холодно ложе, на которое он уложил его в этот вечер, и как страшен его сон.

«Таким людям должны сниться дурные сны, когда они спят вечным сном», — сказал он себе.

Но не долго бодрствовал он и думал о своей жертве и о своем преступлении. Он много пил в Клеведоне и провел весь день на воздухе и на ногах, от чего отвык в последнее время. Размышления его мало-помалу превратились в ряд бессвязных мыслей, и когда кингсберийские церковные часы пробили половину двенадцатого, он уже спал спокойным сном младенца.

Странное чувство овладело им, когда он проснулся на следующее утро, вскоре после восхода солнца, и оглянув яркоосвещенную комнату, мгновенно вспомнил событие прошлой ночи. Сцена в лесу предстала пред ним со всеми своими ужасными подробностями, но он не почувствовал ни малейшего раскаяния. Ему стало только немного жаль молодой, красивой женщины, так мужественно отстаивавшей своего мужа. Его собственное положение не внушало ему ни малейшей тревоги. В память о своей дочери он готов был искупить свое мщение хоть позорною смертью на висилице.

Было только пять часов, когда он сошел вниз и вышел в сад. Буши, утомленные вчерашними треволнениями, еще спали.

«Я наслушаюсь вдоволь об убийстве, когда мистрис Буш встанет», — сказал он себе и начал ходить в ожидании по саду, куря трубку и поглядывая время от времени на окно кухни. Но прошло часа полтора прежде чем отворились ставни, и в одном из окон, повитых плющом, показалась его экономка.

— А вы проспали сегодня, мистрис Буш, — сказал Редмайн, подходя по лугу к растворенному окну.

— Проспала, мистер Редмайн! — воскликнула она.

— Я глаз не смыкала всю ночь, и удивляюсь, как я могла встать с постели. Я до сих пор дрожу как в лихорадке. И это не от расстройства желудка, потому что я ела и пила вчера очень умеренно, а Буш был трезв как судья и плакал от умиления, когда мы пили здоровье сэра Френсиса. Нет, мистер Редмайн, не угощение перевернуло все наши внутренности, а ужасная смерть бедного джентльмена, о которой мы узнали лишь только начался фейерверк.

— Какого джентльмена? Что вы хотите сказать?

— Может ли быть, чтобы вы ничего не знали, мистер Редмайн? Мой муж видел вас, когда вы выходили из палатки арендаторов, и мы были очень обрадованы, что вы передумали и решились повеселиться подобно другим.