Ирина Майорова - Турецкий берег, край любви

– I just wanted to clean my room. It is allergy… Help. Edema. Quincke`s edema… [18]

– Excuse me, are you capable of paying medical treatment? [19]

Тищенко с трудом приподняла набухшие веки. Вопрос задал мужчина средних лет в белом халате. Ага, доктор. Ну что ж, все правильно. Турция – цивилизованная страна, и прежде чем начать оказывать помощь умирающему, здешний последователь Гиппократа должен удостовериться, что его услуги оплатят.

Администратор соображал быстрее. Выстроив цепочку: пыль в номере – приступ аллергии – смерть от удушья – гроб на родину, он бросил доктору несколько фраз на турецком. Тот кинулся к стоявшему на прикроватной тумбочке телефону, отдал какие-то распоряжения.

Затем эскулап приподнял подушки, на которых лежала больная, и принялся массировать ей переносицу. Настя задремала. Разбудила ее возня в номере. Одна горничная остервенело терла подоконник, вторая пыталась сдвинуть с места телевизор, третья, судя по всему, ползала под кроватью…

Тут в номер вбежали двое молодцев с носилками и, подхваченная четырьмя парами мужских рук – к санитарам присоединились администратор и доктор, Настя перекочевала с кровати на брезентовое полотнище. От основного корпуса до медпункта по прямой метров двести, но ее понесли окольными путями, видимо, чтобы не пугать отдыхающих.

Палата была маленькая и сильно пахла хлоркой. Видимо, и сюда с плановой уборки номеров была снята отдельная бригада.

Доктор ловко впрыснул Насте в вену супрастин (Тищенко потребовала показать, что написано на ампуле), поставил капельницу с раствором глюкозы и стал пристраивать кислородную маску. Это было уже слишком, и Настя отвела намордник слабой рукой.

Часам к двум у нее засосало под ложечкой, однако надо было поддерживать статус тяжелобольной, и от обеда пришлось отказаться.

В прохладной палате голод стремительно набирал силу. Спасало только то, что от ударной дозы супрастина клонило в сон. Ближе к ужину Тищенко стало казаться, что она чувствует запах еды, но, видимо, это была галлюцинация, ведь рестораны располагались довольно далеко от медпункта.

В полседьмого Настя не выдержала и нажала кнопку над кроватью. Доктор примчался через несколько секунд. Намерение пациентки перебраться в свой номер вызвало у него бурю протеста. Эскулап уверял, что ночь ей лучше провести под медицинским присмотром. Пришлось согласиться и попросить принести на ужин немножко креветок и мидий. Доктор усомнился: «Морепродукты относятся к разряду аллергенов», но Тищенко его успокоила: «У меня аллергия только на пыль и грязь».

Поедая ужин, Настя жалела только о том, что собиравший ей паек официант не удосужился положить на край тарелки кусок хлеба.

Отлично выспавшись, утром она сама зашла в кабинет доктора. Тот выглядел не очень. Вряд ли он сильно перетрудился, пару раз заглянув к больной в палату – скорее всего, это было его первое суточное дежурство. И Анастасия вспомнила одну из своих приятельниц, хирурга из Склифа, которая, простояв всю ночь у операционного стола, наутро всегда была готова прошвырнуться по магазинам.

Оказавшись в номере, Тищенко первым делом позвонила в московский офис турагентства и обрисовала ситуацию. Выразила уверенность, что страховая компания без проволочек оплатит ее лечение в Турции, а также консультации у московских специалистов, к которым она намерена обратиться по возвращении в Москву. Кроме того, турфирма обязана компенсировать моральный ущерб.

В турагентстве заметили, что обострение хронических заболеваний – не страховой случай, но Настя парировала:

– Ну, знаете ли, если в номере пятизвездочного отеля столько грязи, что, переночевав там, вы попадаете на больничную койку… Короче, вы сами между собой разбирайтесь, кто и за что будет платить, а я, когда вернусь в Москву, зайду к вам со своим адвокатом.

С госпитализацией ей крупно повезло. Подорванное здоровье и испорченный отдых, как говорится, налицо, и париться, выискивая поводы для составления новых бумаг, больше не надо… Предположим, администрация отеля откажется завизировать ее претензию по поводу качества уборки. Но доктор-то обязан дать выписку из медкарты, а она будет солидной, поскольку Тищенко решила каждый день до самого отлета посещать медпункт с жалобами на ночные приступы кашля, слабость и плохой аппетит.

Когда Анастасия собирала пляжную сумку, в дверь постучали. На пороге стоял Николай.

– Настя! Слава богу, вы живы-здоровы! Мы так за вас переживали. Я видел, как кого-то выносили из корпуса на носилках, и почему-то сразу понял, что это вы. Бросился следом. И Ника с Никитой тоже побежали… В медпункте нам все и объяснили.

«На каком языке вам, интересно, объяснили?» – ухмыльнулась про себя Тищенко и тут же устыдилась своего ехидства – люди же искренне беспокоились.

– Все хорошо, – улыбнулась она. – Не совсем еще, но приступ миновал, и теперь мне нужно просто быть осторожной.

– Вы не представляете, как они тут все перепугались! Наш номер вчера драили два часа! Мыли стекла, двигали мебель! Вы идете на пляж? Устраивайтесь рядом с нами. Мы у бассейна, с левой стороны. Никитка все равно на шезлонге почти не лежит. А вам сейчас нельзя одной оставаться, мало ли что…

– Я еще не решила, стоит ли мне купаться и загорать. Пойду выпью чаю, а уж потом…

– А мы уже позавтракали, – повинился Коля. – Да, сегодня вечером «Кентавр» предлагает экскурсию по злачным местам Мармариса. По самым забойным ночным клубам. Поедемте с нами! Или вы еще нехорошо себя чувствуете? Ну, хоть на лежаки приходите, мы вас ждем.

– Уф!!! – выдохнула Настя, когда за ним закрылась дверь. – Надо же быть таким болтливым! Интересно, кем он работает? Скорее всего, учителем… Хотя нет, на учительскую зарплату такой путевки не купишь. А может, у него жена хорошо зарабатывает…

Мужчин, предпочитающих кайфовать от любимого дела, а заботы о хлебе насущном перекладывать на плечи жены, Анастасия Тищенко знала не понаслышке.

Николая с семейством Настя увидела издалека. И обошла стороной. Устроилась на свободном шезлонге у снек-бара, взяла бокал пива и, надвинув на глаза панаму, стала рассматривать контингент.

Соседями справа оказались немцы во главе с дамой лет сорока, чрезвычайно упитанной и до такой же степени загорелой. Ровный темно-коричневый цвет грудей предводительницы свидетельствовал о том, что на пляже фрау пребывает исключительно топлесс. Тищенко не была ханжой и к трясущим голым бюстом теткам относилась индифферентно: не боятся стать пациентками маммолога – ну и пусть себе трясут. Однако здесь был особый случай. Тетка фигуряла топлесс перед сыновьями-подростками и старичком лет семидесяти – либо собственным папашей, либо свекром. Его несомненное сходство с мужчиной под пятьдесят, целеустремленно накачивающимся пивом, говорило в пользу второго. Старичок был непосредственным соседом Насти – их шезлонги разделял лишь двадцатисантиметровый проход, заставленный пляжными сумками, из которых торчали трубки для подводного плавания, маски, глянцевые журналы. Дедуля лежал с закрытыми глазами, массировал строго по часовой стрелке свой живот и попукивал. Тихонечко так, с легким присвистом и блаженной улыбкой. Не отвлекло старичка от приятных занятий даже предложение снохи откушать яблоко или апельсин. Набитый фруктами под завязку большой пакет был пущен по кругу, и через минуту все семейство хрумкало большими зелеными яблоками, подозрительно похожими на те, что подают в ресторане.