Джулия Фэнтон - «Голубые Орхидеи»

Сенатор Чарлз Уиллингем, политик-южанин, шести футов роста и 230 фунтов веса, отодвинул тарелку с уткой в апельсинах, грибами, поджаренным рисом, украшенным белой спаржей. Обычно прекрасный аппетит покинул его сегодня. Он размышлял о множестве вещей, которые ему предстояло сделать в течение следующих полутора часов.

— Мне действительно нужно спешить, — сказала его бойкая тридцатидвухлетняя невеста Джина, делая последний глоток чая. — Перед выступлением необходимо размяться. Я все еще чувствую себя неуверенной в этой репризе во втором акте. Боже! Надеюсь, я не застыну, как в Бостоне. Мне так этого хочется, Чарли детка. Мне нужно это представление.

Уиллингем смотрел через стол, ощущая приступ вины. Джина жила и дышала Бродвеем последние четыре года, и, возможно, он проявлял эгоизм, надеясь, что она будет танцевать только год или два, как пообещала ему во время помолвки. Иногда он тревожился, что успех может заставить ее забыть это обещание. Черт побери, он хотел детей, по крайней мере, троих. Ему уже шестьдесят, но он все еще в состоянии запустить свою старую ракету, но долго ли это продлится? Такая молодая женщина, как Джина, наверное даже не представляет, как стремительно бежит время.

Он непременно станет основателем династии. Сначала его назначение государственным секретарем-южанином после Корделла Халла в администрации Рузвельта. Затем — дети. Может, когда-нибудь его сын окажется в Белом доме. Все возможно. Он может стать вторым Джо Кеннеди.

Джина взглянула на часы.

— Мне нужно идти, — повторила она и добавила; — На этот раз ты будешь там, правда? Чарли, ты обещал мне. Я хочу, чтобы повторилось все, как в Бостоне. Ты знаешь, как это важно для меня.

— Я поеду с тобой, дорогая, если ты все еще беспокоишься, — сказал он и щелкнул пальцами, подзывая официанта. — Ты же знаешь, я всегда выполняю свои обещания.

— Нет! — Джина была уже на ногах. — Малыш, тебя не пропустит служба безопасности, за кулисами сумасшедший дом, тебе даже негде будет подождать. Я не хочу, чтобы ты тоже мок под этим дождем. — Джина коснулась его руки. — О Чарли… солнышко… Я так люблю тебя. Пожелай мне удачи, пожалуйста. Скажи, чтобы я сломала ногу.

— Сломала ногу? Почему, милая, я бы никогда…

— Чарли, Чарли, ну что мне с тобой делать? «Сломай ногу» означает «желаю успеха» на театральном жаргоне.

— Хорошо, тогда сломай ногу, дорогая, — сказал он, растягивая слова. — Но не сломай обе, а то как мы будем заниматься любовью?

Она коротко нервно засмеялась, а затем ушла, осторожно пробираясь между столиками. Джина — это самое лучшее из того, что когда-либо было у него в жизни.

После ухода Джины улыбка сбежала с грубоватого лица сенатора. Он задумчиво взял чашку кофе и поднес ее к губам. Лицо его было мрачным, затем мысли как бы рассыпались на составные части. И эти мысли выбивали его из колеи. Проклятье… неужели ему все-таки пришлось столкнуться со всем этим? Он не рассказал Джине о предостережениях Государственного департамента и его «альтернативных» планах на сегодняшний день. Даже его служащие, за исключением Томми Ли, начальника его личной охраны, не знали о подмене. Картель, занимающийся наркобизнесом, наметил убить его, потому что он потребовал от Сената экономических санкций против Колумбии.

Террористический акт? Только не против него! Какой-то помешанный уже пытался убить его в 1968 году. Это не остановило его даже на пару недель. Он оставался таким же упрямым и несговорчивым, как всегда, шел по священным залам Сената и не брал ни от кого взяток.

Он проучит этих ублюдков.

Комната в отеле, расположенном неподалеку от площади Таймс, была маленькой и безликой. Ее заполнил пар, струящийся из ванной, где уже минут двадцать лилась вода из душа.

Обнаженная мускулистая латиноамериканка вышла из ванной, вытирая блестящее от капель воды тело. Черные волосы, оливково-темные глаза, смуглая кожа.

Аранья глубоко дышала.

Она «доказала свою лояльность» в двенадцать лет, убив пьяного богача в пригороде Буэнос-Айреса, и теперь убийство доставляло ей удовольствие такое же сильное, как кокаин, и превратилось в привычку.

Латиноамериканка подошла к двуспальной кровати и стала рыться в большом чемодане, набитом гримом, париками и другими предметами, приобретенными в магазинах театральных принадлежностей. Для сегодняшней роли понадобится зубной протез и особый пластик, который, если применить его правильно, создаст видимость второго подбородка и морщин. Аранья стала изумительным специалистом по маскировке. Как изменчивая тень, она могла смешаться с любой толпой, становясь кем угодно — мужчиной или женщиной.

И ЦРУ, и Моссад, и даже КГБ не раз использовали латиноамериканку. Мятежный вождь рабочих в стране восточного блока, колумбийские федеральные судьи — восемь или десять человек, французский премьер-министр, спикер конгресса из Калифорнии — все уничтожены — застрелены или задушены. Зачастую погибали и те, кто находился рядом, — это не имело значения для Араньи.

«Последний раз» — мысленно убеждала себя убийца, зная, что это пустое обещание. Утонченное удовольствие от пролитой крови затягивало, стало теперь необходимостью.

Она была самой опасной женщиной в мире.

Медленно и тщательно она создавала себе лицо, которое будет носить сегодня вечером. Седой парик. Колючие брови. Голубые контактные линзы придали ее глазам вид слезящихся. Она наслаждалась, уничтожая свою знойную красоту и создавая образ старика.

Прочертив морщины вокруг глаз и рта, она вспомнила о последнем банковском счете, который открыла, — своем тридцать шестом счете. У нее была целая коллекция счетов Панамского банка, по одному за каждое убийство. К счастью, ее муж Томас никогда не задавал слишком много вопросов о ее «поездках манекенщицы». Все было так, как и должно быть. Как и американские мафиози, она предпочитала не смешивать бизнес и семью. Конечно, были и провалы — только три, но каждый из них оказал сильное воздействие на Аранью, каждый стал ее личным поражением и так глубоко задел ее, что привел на грань невроза. После всех трех случаев она впадала в такую глубокую депрессию, что ее помещали в больницу на десять дней. Требовалась интенсивная терапия, лечение шоком и сильные наркотики, чтобы избавиться от депрессии.

Она закончила одеваться и вдохнула порцию кокаина. Ощущение силы и власти, как волной, обдало ее. Она — Аранья! Паук! И доказала это кровью. Ее никто не победит.

Десять минут спустя она быстро шла по площади Таймс, вдоль тротуаров, заполненных вечерней толпой, — парочками, детьми-бродягами, наркоманами, туристами, проститутками, бизнесменами.

Девушка в черном кожаном мини-платье с тяжелой цепочкой, пробираясь сквозь толпу, прошла мимо. Аранья заметила, что ее взгляд даже не остановился на ней, и сдержала торжествующую улыбку. Седые волосы, растущие пучками брови, старческие глаза и походка… Она выглядела как любой другой житель Нью-Йорка, спешащий перекусить перед театром.