Галина Зарудная - Яд иллюзий

– Я не могла иначе, – убеждала та, что звалась матерью. – Я не могла позволить разрушить нашу семью! Ты уехала от меня… Ты забыла обо мне, моя девочка. Он стал для тебя целым миром. А как же Я? Я должна была жить вдалеке от тебя? Ты хоть понимаешь, что это не возможно? Ты моя дочь, ты всё для меня!!!

Она снова ступила ко мне, пытаясь обнять, но я оттолкнула ее от себя и закричала:

– Нет, ты не можешь быть матерью! Ты ПАЛАЧ!

Женщина упала на колени и продолжала с жадностью тянуть ко мне руки.

– Анечка, ангелочек, моя ненаглядная, ты моя, МОЯ! Доченька! Это все для тебя! Все, что я делала – все для тебя. Я люблю тебя больше жизни, понимаешь… И уже ничто не имеет значения…

За ее спиной я видела, как отец достал из ящика стола аптечку, которую он использовал для своих пациентов или в тех случаях, когда его тещу мучила бессонница. Незаметно вскрыл ампулу и набрал содержимое в шприц. Его жена была слишком сосредоточена на мне, чтобы заметить, как он поспешил к ней ссади и быстрым движением вонзил иглу шприца в сонную артерию. Сделав попытку вскочить на ноги, женщина тут же рухнула обратно, вскинув несколько раз руками и, удивленно поглядев на меня, упала на руки отца без сознания…

Не успел он перенести ее на диван, как в дверь квартиры несколько раз настойчиво позвонили.

Я вышла из кабинета и, проходя мимо кухни, заметила в проеме двери бабушку Веру, лежащую на столе и надрывно рыдающую. Она подняла ко мне распухшее красное лицо и взмолила:

– Прости… Прости Ирину, пожалуйста. Я все слышала…Честное слово, я никогда не знала про это все … Если бы я знала… Я бы не допустила…

Звонок продолжал надсадно визжать.

Я стояла какое-то время у двери кухни, глядя на бабушку и… не видя ее. Она говорила еще что-то, но все слова будто сливались в один сплошной звук, прерываясь стонами и всхлипами.

Наверное, мне было ее жаль. Мне смутно помнится, что я испытывала в тот момент. Я знала наверняка только одно, – что не могу больше там оставаться.

Я открыла дверь и на пороге увидела Черныша с помощниками, и капитана Борщева. По их лицам было все ясно. То, что только что открылось мне, может не в полной мере, а только частично, стало известно им тоже.

Я пропустила их в дом, пока они раздумывали, как начать разговор.

– Аня, – взял на себя ответственность Борщев. – Перед реанимацией Кирилл успел рассказал о месте, где его удерживал Лихачев… Нам нужны твои родители…

– Они там, – кивнула я в сторону кабинета.

Следователь с помощниками поспешил в указанном направлении, Леша аккуратно взял меня за локоть…

– Аня, ты чуть держишься на ногах…

– Все в порядке, – ответила я без эмоций. – Иди Леша, иди и помоги пожилой женщине на кухне…

Он нерешительно оглянулся.

– Давай же, – попросила я. – Ей нужна помощь…

Как только он исчез за дверью кухни, я медленно развернулась и пошагала прочь.

Все, что было со мною дальше, всплывает в памяти, будто через призму.

До рассвета я бродила по городу, несколько раз обошла парк, находясь в состоянии транса. Мне кажется, я ни о чем не думала тогда, а если и думала, то никогда уже не вспомню, о чем именно.

Я шагала по улицам не ощущая земли под собою и даже удивляюсь, как вообще могла двигаться, ведь по всем законам должна была уже давным-давно отключиться от усталости и всего пережитого…

Но вдруг я остановилась как вкопанная, не сразу сообразив, что стою перед дверью вокзала, куда привели меня собственные ноги…

Что происходит с человеком, когда вся жизнь перечеркивается в один момент?

Часть души просто исчезает…

Такой пустоты я не знала ранее…

Даже, когда не стало Егора, мне казалось, что худшего финала в жизни Анны Гром быть уже не может.

Как если бы целая планета за миллиарды лет существования вдруг исчезла без следа.

Как если бы обещанный конец света произошел только для одного человека.

Конец.

Конец всему.

Можно ли это объяснить одним словом: «конец»?

Нет такого слова, что бы передать те чувства.

Это не та пустота, что следует за концом.

Это полное, абсолютное, бесповоротное, неизмеримое опустошение.

Как если бы врата рая захлопнулись просто перед тобой. И тебе больше некуда идти. Тебя просто нет.

Я не помню как села в автобус, не помню, как попала в столицу, не помню, как рухнула без сознания в холле гостиницы. Как дрожащие руки управителя и нескольких его помощников донесли меня до номера.

Я очнулась в спальне, которую так давно не видела… или я не покидала ее никогда?

Но поняла, что весь кошмар не приснился мне.

Только не знала еще, кем я проснулась в тот день.

Ведь стать прежней Анной я уже не смогу.

Меня воспринимали как босса, и, может, поэтому не задавали никаких вопросов. О том, где я была все это время. Почему вдруг свалилась как снег на голову и с фанатизмом принялась восстанавливать гостиницу?

Неожиданно для себя самой я оказалась блестящим руководителем. Строгим и настойчивым.

Егор гордился бы мною.

За год умирающая гостиница стала на ноги.

У меня твердый взгляд, гранитная воля. Я та женщина, что не знает поражения.

Та женщина, что не знает, что такое депрессия.

Та женщина, что не знает, что такое – желать себе смерти.

Такая женщина будет жить!

И непрестанно, как волчица, будет бороться за эту жизнь.

Ничто ее не изменит и не сломает.

Потому что она родилась так, как не рождался еще никто.

Она родилась из камня.

Того камня, что раздавил бы кого-то другого.

Того камня, что из пустоты создал новый мир.

Однажды я нашла на своем рабочем столе письмо.

Там сообщалось, что Ирина Гром навсегда помещена в клинику для душевно больных. Что Веры Белоус не стало в живых от перенесенного ею горя. Что Семен Гром остался совсем один и просит прощения у своей дочери…

Я приехала к нему уже на другой день.

Я не узнала того человека, что открыл мне дверь.

Это был старик.

Старик, рыдающий в объятиях дочери.

Страшно подумать, как способен измениться человек всего за год. Быть может, я одна понимала, насколько это возможно.

Я просила отца уехать со мной, но он не соглашался.

Там оставался последний его долг, последнее искупление…

Его жена, его заключенная, для которой отныне он являлся личным стражем, до последнего ее дня.

Это было его решение.

Его жизнь.

Но я сказала, что всегда буду ждать его.

Потому что он мой отец!

Только не думайте, что эта новая женщина не умеет чувствовать или не способна любить.

Я любила.

Любила с первой минуты рождения.

Любовь эта столь же крепка, как и воля, как жажда жизни.