Юна-Мари Паркер - Влечения

— Да ты что?! — воскликнула Карен, потрясенно уставившись на Ребекку. — Кто-то помог ей выпасть? Ты хочешь сказать, ее нарочно вытолкнули из окна?.. Но кто?

— Не знаю. У меня просто ощущение, что это было убийство. Прибывшая полиция представила все как несчастный случай, но я думаю, что их в этом убедил вице-президент компании сэра Эдварда. Как только все поняли, что произошло несчастье, он сразу стал там командовать, инструктировал всех, что и как нужно говорить полиции. Я думаю, он не на шутку боится скандала, который может повредить сэру Эдварду, или их компании, или ему самому, если уж на то пошло.

Карен по-прежнему смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Боже, какой кошмар! Ну а полиция тебя допрашивала?

— Да, но мне, собственно, нечем им было помочь. Надеюсь, что-нибудь станет ясно после того, как я проявлю пленки.

— Я, конечно, понимаю, Бекки, что скажу сейчас ужасную вещь, но это ведь такая сенсация! Тебе крупно повезло, подружка! Нет, честное слово, стоит тебе где-нибудь появиться со своей «лейкой», как сразу же что-то такое происходит! У тебя прямо нюх какой-то на подобные дела! Ты успела сфотографировать ту бедняжку?

— Ага.

— Ну вот, пожалуйста! Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что сделала ее последние прижизненные снимки, а?.. Газеты у тебя их с руками оторвут!

Ребекка признавала, что Карен, пожалуй, права, но ей было неприятно сознавать, что ее репортерская удача связана с гибелью человека. Да, ей действительно подфартило, но судьба помогает тем, кто этого достоин. Ей не везло бы так, если бы она сидела дома и ждала у моря погоды. Ведь в конце концов это она настояла на своем и переехала жить в Нью-Йорк. Это она решила посвятить себя фотожурналистике. Ребекка улыбнулась. Но самое большое ее везение — это, конечно же, знакомство со Стирлингом Хартфелдером, который стал ее агентом, другом и любовником. Стирлинг помог ей пройти весь путь до вершины успеха, а со временем он поможет Ребекке и разбогатеть. Являясь владельцем собственного агентства, он представлял интересы двух десятков топ-фотографов, некоторые из них работали в рекламе, некоторые в мире моды, а двое-трое, как и она, занимались фотожурналистикой.

— Вот у тебя, Бекки, все как у людей! — продолжала Карен. — И семья приличная, и парень что надо, и успешная карьера… Чего тебе еще желать?

Ребекка рассмеялась:

— Было бы неплохо чуть-чуть поспать.

— Да ну тебя! Ты сама не понимаешь, как тебе повезло в жизни! У твоего Стирлинга внешность, как у Тома Круза, а мозги, как у Дастина Хоффмана. Таких, как он, поискать… А у меня кто? Настоящий придурок. Эх, Бекки, нет правды на земле, нет…

Карен запустила руку в спутанную копну волос и тяжело вздохнула.

— Ты права, — проговорила Ребекка. — Ну ладно, пойду поработаю. А тебе, может, все-таки поспать?

— А что еще остается? — Карен слезла с высокой табуретки и вновь зевнула. — Пойду… Дай мне знать, если обнаружится что-нибудь интересное.

— Само собой. Увидимся за завтраком.

Ребекка заперлась в проявочной и первым делом повернула выключатель, зажигавший снаружи желтую лампу с подсвеченной надписью: «НЕ ВХОДИТЬ! ПРОЯВКА!» Развела в специальной ванночке гремучую смесь, в которой проявляла пленки. Ее нужно было довести до температуры 68 градусов по Фаренгейту. Устроившись на табуретке, похожей на те, что стояли в кухне, она разложила все по местам. Потом выключила красный свет, и комната погрузилась в полнейший мрак.

Начиная с этой минуты и вплоть до того, как пленки не скроются в проявителе, от нее требовалось демонстрировать все навыки урожденного слепого. Каждую пленку нужно было аккуратнейшим образом извлечь из кассеты и перенести на металлическую катушку, да так, чтобы не повредить сверхчувствительный эмульсионный слой. Действуя споро и уверенно, Ребекка загрузила все восемь пленок в катушки, укрепленные на железной вешалке, и опустила вешалку в ванночку с химикатами. Самая ответственная часть работы осталась позади. Облегченно вздохнув, она поставила таймер со светящимся циферблатом на семь с половиной минут и закрыла ванночку крышкой из бакелита.

Ребекка знала проявочную как свои пять пальцев и могла ориентироваться в ней на ощупь. Слева от нее была мокрая полка с ванночками для проявочных химикатов и раковина, справа — сухая полка с увеличителем и фотобумагой. Она точно знала, где что лежит у нее. Карен строжайше запрещалось трогать здесь хоть пылинку.

Когда таймер подал звуковой сигнал, Ребекка вынула вешалку из проявителя, погрузила ее в соседнюю стоп-ванну, а потом окунула пленки в фиксаж. Все это выполнялось автоматически. Ребекке столько раз приходилось проделывать эту процедуру, что, казалось, она могла все повторить даже во сне.

Теперь надо было оставить вешалку под струей воды на полчаса, а затем развесить мокрые пленки на веревке в сушилке, совсем как выстиранное белье. После этого она разрежет их по кадрам.

Спустя два часа, когда Ребекка разглядывала полученные негативы через увеличительное стекло, ей показалось, что она поняла, как погибла Марисса Монтклер…

Леди Венлейк проснулась в первый день нового года в своем загородном доме в Уилтшире поздно. Ее разбудил гневный разноголосый хор, звучавший под окнами ее спальни.

— Это позор, так вашу мать!

— Убийцы!.. Убийцы!.. Грязные убийцы!..

— Мы вам не позволим!

— А ну-ка вон отсюда!

Последний возглас, однако, принадлежал ее сыну Саймону. Обеспокоенная не на шутку, она быстро поднялась с постели и, чуть отодвинув вышитую розами ситцевую занавеску, осторожно выглянула в окно. В следующее мгновение глаза ее широко раскрылись, дыхание перехватило, и ее захлестнула волна гневного возмущения. Даже руки стали подрагивать. Как они посмели?! Как посмели эти люди пробраться сюда?! Кто им позволил лезть на территорию ее имения и орать прямо под дверью ее дома?!

Вооружившись огромными плакатами на крепких древках, на которых было выведено большими буквами «АКТИВИСТЫ ОБЩЕСТВА ЗАЩИТЫ ЖИВОТНЫХ», под окном толпилась пестрая компания молодых людей — мужчин и женщин. Они собрались перед фасадом Пинкни-Хауса, в котором предки леди Венлейк проживали начиная с тысяча семьсот сорок пятого года. Весь этот сброд переругивался с двадцатишестилетним Саймоном, вышедшим на крыльцо в охотничьем костюме Пинка.

— Прочь с нашей земли! — вновь крикнул он.

Но Анжеле Венлейк было хорошо видно, что никто не обратил на это внимания. Участники праздничной лисьей охоты традиционно устраивали сбор в Пинкни-Хаусе в первый день нового года, и леди Венлейк не могла допустить, чтобы эти городские проходимцы испортили праздник! Им, видите ли, лису жалко! Как будто никто не знает, что этот зверь просто обожает, когда на него идет гон. Это законная составляющая естественного отбора.