Инна Бачинская - Лев с ножом в сердце

— А несколько дней назад на скамейке у подъезда мужчина сидел. Вроде ждал кого-то. Ночью уже. Может, в ту самую ночь. У нас как раз балкон туда выходит, — вспомнил Иван Варфоломеевич. — Сидит, курит. Мне не спалось, я и вышел. И не похоже, что свой. Я своих всех знаю. Мы тут двадцать лет без малого. А потом смотрю — Люська пробежала. И скоренько в подъезд. Мне бы остаться да посмотреть, что дальше будет, а я ушел. Продрог, ночи холодные, даром что лето.

— Она его боялась, — сменяла мужа Марья Игнатьевна. — Она ж была главной свидетельницей на суде. Рассказала все, как есть. И что бил ее, и что она на развод подавала. И что увез он ее в тот вечер… Она и раньше к Люсе уходила, да всякий раз возвращалась, все надеялась, бедняжка. Оля! Оля ее звали. Ну конечно, Олечка. Такая славная, приветливая. Всегда первой здоровалась… Такой ужас! А Люсенька… я ей говорю, Люся, что ж ты все одна да одна? Неужели никого вокруг нет? А она отвечает, а то вы не знаете, какие сейчас мужики, Марья Игнатьевна. Возьмите Олечку, уж на что добрая и порядочная была, а ведь не пожалел жизни человеческой, подонок, убил… Я ей говорю, поехала бы куда-нибудь… на курорт, а она мне — денег нет, Марья Игнатьевна. А у самой, вишь, целый клад нашли… И золото, и деньги. Доллары!

— И кому теперь столько добра, — добавил Иван Варфоломеевич. — Люся же во всем себе отказывала… И одевалась скромно. Только на Фроську не жалела. — Он помолчал и сказал, выразительно глядя на жену: — Деньги, мать, надо тратить! А то… неизвестно, кому достанутся.

Я не смогла уснуть в ту ночь. Проворочалась на своем диване до утра. Миша так и не вернулся. Утром Ира не вышла из спальни. Катька спала. Я, стараясь не шуметь, наскоро выпила кофе и выскользнула из дома. Мне не хотелось встречаться с Ирой. Я не сумела бы объяснить почему. Кроме того, мне хотелось побыть одной, и я с досадой подумала о бедном Йоханне, забегавшем каждые пять минут за новостями. Но тут же вспомнила, что Иллария его выгнала. Иллария! А с ней что творится? Бледная шефиня, топчущая розы. Ее пронзительный крик до сих пор звенит у меня в ушах.

Я заперла дверь кабинета на ключ, уселась за стол, сбросила туфли. Придвинула к себе нераспечатанные письма. Перевела взгляд на сероглазого монаха. Аспарагуса нет, мне не с кем поговорить. «Пусть бы забегал, — подумала я с раскаянием, — единственная близкая мне душа…»

— У меня появился отец, — сказала я монаху. — Сначала мать, а теперь отец.

— Бывает, — ответил он. — В жизни и не то еще бывает.

— Мой отец — подлец и негодяй, — сообщила я ему.

Он печально покивал — и так бывает.

— Знаешь, лучше бы он вообще не появлялся! Мне достаточно одной матери. Она бросила меня и сбежала куда глаза глядят. Ей было тогда… шестнадцать. А мой отец не знал, что она ждет ребенка. И я родилась раньше срока. Чуть ли не на улице, а наутро она сбежала. Что же там у них произошло?

Сероглазый монах молчал, пристально глядя на меня…

Моя жизнь до сих пор была проста и понятна. Слишком проста и слишком понятна. До отвращения! Единственная тайна в ней — телефонный фантом Игорь. Появилась мама Ира с семейством — и моя опостылевшая жизнь пошла вразнос. Туда ей и дорога! Зато теперь я знаю, что я живая! Мне больно, мне страшно, я не знаю, что за поворотом! Но я живая! И отец…

— А если он захочет увидеться со мной? — спросила я у монаха. — Ира сказала, держись от него подальше. Он тебе не нужен. А если он будет настаивать?

Сероглазый монах пожал плечами.

— Боюсь, у тебя нет выбора. Ты, конечно, можешь сказать, что не хочешь его видеть. Только… вряд ли он согласится.

— А что же делать?

— Выслушать его, — твердо отвечает он.

— А потом?

— А потом решать.

— Я боюсь их тайн!

Он улыбнулся, покачал головой.

— Разве? Признайся, тебе ведь интересно узнать, кто твой отец. Так?

— Так, но…

— У тебя все равно нет выбора, — успокоил он меня. — Иногда это очень помогает принять решение. А что я могу, говорит себе человек. У меня ведь нет выбора. Меня загнали в угол. И все катится своим чередом. Мы слишком часто говорим себе, что у нас нет выбора…

— А у тебя есть? — спрашиваю я.

Он не отвечает…

Капитан Астахов тоже не спал всю ночь. Даже не пытался. Сидел на кухне в одних трусах, пил кофе, чашку за чашкой, дымил сигаретой и вдохновенно чертил карандашом на листках бумаги следственные схемы. Переваривал полученную информацию.

— Иллария, — бормотал он. Владелица журнала ему понравилась, как уже упоминалось, но Николай не поверил ни одному ее слову. Астахов был глубоко убежден, что женщины редко говорят правду, а красивые — тем более. И нельзя сказать, что они лгут, просто у них своя правда. Свое видение, как говорит философ Федор. И отделить зерна от плевел они тоже не в состоянии.

Иллария была на Лесной во время убийства. Совпадение? Возможно, но… Но! В доме горел свет, и она даже видела тень на шторе. Возможно, от избытка воображения. Это только в кино черная фигура убийцы торчит в окне жертвы, чтобы зрителю было интереснее. Капитан знал, как ненадежны свидетели, как часто якобы достоверные детали их показаний на поверку оказываются просто вымыслом. Но… может, и видела. Если человек подошел к окну… то вполне могла… Вот только кто это был? Хозяин или убийца?

На другой день утром Иллария поехала на станцию техобслуживания, но объяснить связно, что с машиной, не смогла. Стук в моторе. Оказалось, машина в полном порядке. Там она встретилась с Павлом Максимовым, и они уехали вместе. Причем оба были страшно взволнованы, по словам менеджера. Поговорить хотела? Но ведь можно позвонить… Или нужно было увидеться лично? Снова совпадение? Хм! Еще раз хм.

Капитан написал большими буквами «Иллария» и изобразил две стрелки — одну вверх к «Онопко», другую — горизонтальную — к «Максимову».

Нет, сказал себе Астахов, смял листок и взял новый. Не так. Начнем с Антиквара. «Антиквар» написал он на новом листке. Обвел кружком. От него протянул три стрелки вниз к трем его жертвам: держателю казино Краснухину, владельцу магазинов Глузду и «массажисту» Онопко. От Глузда, в свою очередь, стрелка опустилась вниз к новому действующему лицу — Людмиле Рожковой, у которой нашли платиновый браслет его жены. Украшение капитан изобразил кружком с лучами, а в скобках написал для ясности: «Браслет!»

Следующая стрелка протянулась от Онопко к Илларии; в скобках пометка: «Свидание; двенадцать; не открыл?» Капитан полюбовался рисунком и неторопливо, растягивая удовольствие, протянул две новые стрелки вниз и под углом — от Илларии и Людмилы Рожковой к Павлу Максимову, которого они обе, как оказалось, прекрасно знали. Первая уехала с ним со станции техобслуживания в неизвестном направлении, другая «утопила» его своими показаниями на суде. У него получилась красивая геометрическая фигура, напоминающая ромб.