Энн Вулф - Ожившие фантазии

— Фонарь лежит в кладовке, но отец запирает ее на ключ. Свечки, по-моему, на кухне, но я точно не помню, где они находятся. У нас еще ни разу не отключали свет.

— Свет скоро включат. Но мы с тобой гораздо раньше найдем свечи, — ободрила я мальчика. — А чтобы нашим привидениям стало совсем тошно, станем рассказывать страшные истории. Они поймут, что мы их совершенно не боимся, и растают как облака.

Мэтти улыбнулся, и мы двинулись на кухню. Если честно, я тоже не очень спокойно отношусь к темноте. А до пятнадцати лет боялась ложиться в кровать, потому что свято верила, что под ней живет кто-то ужасный. А еще мне страшно было заходить на кухню, потому что я думала, что ночью на ней оживают все предметы. Обо всем этом я честно рассказала Мэтью, пока искала свечи, и мои страхи, страхи взрослого человека, помогли ему забыть о своих собственных.

Свечки я нашла очень быстро, и мы с Мэтти зажгли на кухне несколько штук. Кухня озарилась теплым мягким светом, а нам с Мэтти показалось, что наступило Рождество.

Чтобы Мэтти окончательно позабыл о своих призраках, я решила приготовить пиццу.

— Вряд ли твой папа будет в восторге оттого, что мы тут полуночничаем, но, по-моему, это куда лучше, чем бояться привидений.

Мэтти со мной согласился. Настроение у мальчика заметно улучшилось, и он принялся активно помогать мне в приготовлении пиццы. К счастью, духовка у Лонберга оказалась газовой, иначе нам пришлось бы есть пиццу сырой.

Я положила раскатанное тесто на противень, смазала его соусами, которые Мэтти достал из холодильника, и мы нарезали в нашу пиццу все, что нашли под рукой. Туда полетели и колбаса, и сосиски, и зелень, и даже консервированная кукуруза, которую, как выяснилось, Мэтти любил так же сильно, как и я. Идея нарезать в пиццу брокколи пришлась нам обоим не по душе.

— Ненавижу брокколи, — поморщился Мэтти, когда я засунула пиццу в духовку. — Папа постоянно заставляет меня есть эту гадость.

— Мама тоже пичкала меня брокколи, — улыбнулась я. — Наверное, поэтому, когда я выросла, начала есть только вредные продукты.

— Типа гамбургеров? — поинтересовался Мэтти.

— Вроде того, — кивнула я. — Еще мне очень нравились тако — мексиканские лепешки с мясным фаршем, соусом, сыром и прочей вкуснятиной. Но вся эта еда из закусочных быстро мне надоела, и я научилась готовить то, что мне нравится.

— Папа тоже пытается научить меня готовить. Но у меня плохо получается, — вздохнул Мэтти.

— Всему свое время, — ответила я. — Наверняка есть вещи, которые у тебя получаются хорошо.

— Есть, — отозвался Мэтти. — Когда мы с папой разбивали клумбы в саду, я сам делал кукол. Папа, конечно, тоже помогал, — признался мальчик. — Но больше всего сделал я.

Так вот, оказывается, кто превратил этот сад в сказочный городок, подумала я. Странно было представить себе детектива Лонберга за подобной работой. Впрочем, совсем недавно я не могла себе представить и того, что у него есть сын, о котором он заботится в одиночестве.

Меня удивило то, что Мэтти ничего не говорил о своей матери. Либо мальчик не хотел о ней вспоминать, либо действительно ее не помнил. Разумеется, я не стала задавать наводящих вопросов — в конце концов, это было не моим делом.

Лонберг пришел в самый разгар нашего веселья: мы вытащили приготовленную пиццу из духовки и пытались ее разрезать, что скверно у нас выходило, потому что расплавленный сыр прилипал к лезвию ножа.

Честно говоря, я подумывала позвонить Лонбергу и предупредить его о том, что нахожусь в его доме, но, решив, что у детектива и без того много проблем, отложила свой звонок на потом. Поэтому, услышав знакомый голос, я даже испугалась. Что подумает Лонберг, увидев меня на его кухне с его собственным сыном, который давным-давно уже должен был видеть десятый сон? Но, обернувшись, я не заметила на лице Лонберга ни следа возмущения или гнева. Он был удивлен, но, по всей видимости, даже приятно, потому что на его губах играла добрая улыбка.

— Не думал, что вы так истолкуете мой совет сидеть дома, — обратился ко мне Лонберг. — Хотя, конечно, мне гораздо приятнее видеть вас здесь, чем выручать из какой-нибудь передряги. Я смотрю, вы занимаетесь кулинарным образованием Мэтти. И, по-моему, неплохо получается. Только почему вы сидите при свечах?

— Пап, я сам позвонил мисс Олдридж, — поспешил признаться Мэтью, прежде чем я успела что-то сказать. — Во всем доме погас свет, и я испугался.

— Он очень стойко держался, — заверила я Лонберга. — Мэтти испугал всех призраков, и они растаяли.

— Да, пап, — кивнул Мэтти. — Теперь я их не боюсь. Ну разве что совсем чуть-чуть.

— Что ж, это уже обнадеживает, — кивнул Лонберг сыну. — Со светом я сейчас разберусь. Надеюсь, пока я буду в щитовом отделении, вы не слопаете всю пиццу?

— Нет, что вы, — заверила я его. — Мы обязательно наградим вас за труды самым большим куском.

— Хороший стимул, чтобы вернуть свет, — подмигнул нам Лонберг, и его взгляд остановился на мне. — Есть еще один стимул, но о нем я пока промолчу…

Я улыбнулась про себя, хотя была не так уж и уверена, что мой «новый образ» понравится Лонбергу. С ним вообще тяжело было что-то предугадать. Вот и сейчас: я была уверена, что его возмутит мое неожиданное вторжение, а он воспринял эту ситуацию так, как если бы она была вполне обыкновенной.

Когда Лонберг вернулся сам и вернул нам свет, без которого мы с Мэтти, надо сказать, прекрасно обходились, наша троица принялась за пиццу. Лонберг похвалил меня и Мэтью, причем сделал это совершенно искренне. К тому же пицца действительно оказалась очень вкусной — может, потому что была приготовлена при свечах.

Скоро Мэтти был отправлен спать — Тот Кто Живет Под Кроватью уже не очень-то пугал сонного и довольного мальчика, — а мы с Лонбергом переместились в гостиную. Я намекнула было на то, что моя миссия завершена, но он и слышать не хотел о том, что я уйду.

— Ют, я, конечно, отвезу вас домой. Но, может, мы еще немного посидим и поболтаем?

Я подумала о том, что Лонберг еще ни разу не называл меня по имени и далеко не так часто просил меня о чем-то. Мне пришлось позвонить Ди и соврать, что я сижу в гостях у Энн и пока еще не знаю, когда вернусь.

Лонберг удивленно покосился на меня, услышав эту ложь.

— Мне казалось, вы взрослая женщина и имеете полное право находиться там, где хотите.

— Вы не знаете мою мать, — присев на диван неподалеку от Лонберга, ответила я. — Если я скажу ей, что сижу в гостях у полицейского, посыплются вопросы и обвинения в том, что я на них не отвечаю.

— Значит, ваша мама ничего не знает о том, что происходит? — удивленно поинтересовался Лонберг.

— Ничего. Если я скажу ей правду, она будет сходить с ума каждый вечер и хвататься за сердце всякий раз, когда я выхожу из дому. Наверное, она считает, что это и есть материнская любовь.