Ольга Дашкевич - Луна над заливом

В ожидании Георгия она вышла на Кингс-Хайвей, зашла в аптеку и купила дорожную аптечку, потом набор простыней, два полотенца, зубные щетки и пасту, чайник, две чашки, две миски, ложки, вилки, кастрюлю и курицу в супермаркете. Больных и раненых полагается кормить куриным бульоном — она была в этом уверена с детства.

Вернувшись к себе, Татьяна застелила матрацы простынями, вспомнила, что не купила подушки, но деваться было некуда, и она положила в изголовье в качестве временной меры свернутые полотенца. Достала из рюкзака «Подсолнухи», тщательно обтерла на кухне от пыли и грязи, углядела на стене гвоздик и повесила картину. В комнатке стало еще светлее.

Потом опять вышла в кухню, ополоснула новый чайник, налила в него воды и поставила на плиту.

Она пыталась себя занять каким-то полезным делом, но руки не слушались и дрожали. Мысли все время возвращались к Георгию. По телефону он не пожелал ей объяснять, где находится, и голос у него был такой, будто он сильно пьян.

Татьяна пошла в ванную, умылась ледяной водой, стараясь не обращать внимания на грязь и плесень, ползущую по стенам, сняла парик и причесалась, глядя в зеркало с отбитым краем (плохая примета), потом вернулась в комнату, сунула парик в рюкзак. У нее под пальцами приглушенно запиликала трубка. Татьяна достала телефон.

— Это ты?.. Да, с полчаса, как приехала… 1773 Ист 12 Стрит. Квартира 3С. Я жду.

Георгий появился минут через пятнадцать. Татьяна услышала легкий стук во входную дверь с кухни, где она перемывала купленную посуду, и метнулась через холл. Открыла — Георгий стоял на лестнице и улыбался. Татьяну поразила его бледность, от которой лицо казалось сильно напудренным, как у Пьеро. Она протянула к нему мокрые руки, Георгий, сильно хромая и продолжая улыбаться застывшей улыбкой, прошел в холл мимо нее, чуть обернулся, молча спрашивая, куда идти, миновал кухню, вошел в приотворенную дверь их теперешнего жилья, — Татьяна растерянно следовала за ним по пятам, — и упал без сознания, не дойдя до матраца двух шагов.

Рана выглядела ужасно. Татьяне всегда казалось, что она не боится крови, но теперь выяснилось, что между порезанным пальцем и огнестрельным ранением существует немалая разница. Когда она, кое-как перетащив враз отяжелевшего Георгия на матрац, расстегнула рубашку и вытащила окровавленный ком, бывший когда-то гостиничными полотенцами, в глазах у нее потемнело.

Развороченная, посиневшая по краям плоть выглядела настолько скверно, что Татьяна решила — все бесполезно, ранение смертельно, она останется одна с трупом на руках.

Но, взглянув на бледное лицо Георгия, она крепко прикусила нижнюю губу и приказала себе немедленно собраться и подумать. Лихорадочно роясь в аптечке, она вспоминала какие-то обрывочные сведения, полученные из книг и давних занятий на кафедре медицины — спасибо военизированному советскому строю, заставлявшему студенток гуманитарных вузов получать дипломы медсестер.

Гораздо страшнее было бы увидеть в боку Георгия, вот здесь, чуть левее и выше, аккуратную дырку: она ни за что не смогла бы определить, задеты ли внутренние органы, и Георгий уж точно умер бы от внутреннего кровотечения. А, судя по тому, что она видела сейчас, пуля прошла фактически по касательной, разворотив ткани и задев ребро. Насквозь промокший кровавый ком, валяющийся на полу, говорил о том, что крови Георгий потерял предостаточно — трудно представить, как он добрался в таком состоянии из Манхэттена в Бруклин.

— На метро, — сказал Георгий, Татьяна вздрогнула, взглянула ему в лицо и увидела, что он открыл глаза и смотрит на нее с вымученной улыбкой. — Прости, что свалился… Устал.

— Молчи, молчи, не разговаривай!.. — Татьяна тихо засмеялась, глотая слезы. — Бандит… Делает из меня сестру милосердия на старости лет… Как я это буду перевязывать, скажи? Тут же швы накладывать надо! И укол… не помню, от заражения крови? В общем, какой-то пенициллин…

Она сдвинула брови, соображая. Потом прикрыла рану несколькими стерильными салфетками из аптечки и схватила телефонную трубку.

— Алло? Сол? Соломончик, выручай, у меня опять корень воспалился! Ну, да, Таня, Таня… У меня просто ни минуты свободного времени! Я забегу, и ты мне дашь пенициллинчику, лады?

Она вдруг вспомнила, в каком она виде, и представила чистенький офис зубного врача Соломона Беренштейна, в который она входит в своих более чем странных джинсах и парусиновых тапочках на босу ногу. В ту же минуту Сол сказал:

— Танька, не пудри мозги. Я тебя по телеку видел. Давай адрес, я сейчас приеду.

Татьяна растерянно посмотрела на Георгия. Его синие глаза блестели лихорадочным блеском, но взгляд был прежний: внимательный и острый.

— Ты ему доверяешь? — спросил он так, будто слышал весь разговор.

Татьяна растерянно кивнула.

— Он из Питера… мы в одном классе учились…

— Хорошо, — Георгий кивнул и откинулся на подушку. Его лицо было уже не белым, а синеватым, вокруг носа и губ залегла тень.

Ее сердце сжималось от страха, когда она быстро продиктовала адрес — офис Соломона находился буквально в двух шагах, и нагнулась к Георгию.

— Что?.. Что?.. Тебе плохо, да?

Георгий слабо шевельнул рукой — это, видимо, означало беспечный взмах:

— Ничего… не бойся… просто усталость… я же… лезный…

Глаза у него закрылись, голова упала к плечу.

Сол вошел в комнату с выражением озабоченности на круглом лице. Его вьющиеся, когда-то черные, а теперь наполовину седые волосы, как обычно, стояли дыбом. Эта львиная грива на маленьком туловище делала голову Сола непропорционально большой, в школе его дразнили Головастиком.

Сол поставил на пол кейс, посмотрел, нахмурившись, на Георгия, на окровавленные полотенца на полу и повернулся к Татьяне.

— Где руки помыть?

Она бегом проводила его в ванную, молясь, чтобы никто из жильцов не вернулся внезапно с работы.

— Что это у тебя на голове? — спросил Сол, моя руки. На убогость помещения он, вроде бы, не обратил ни малейшего внимания, но Татьяна заметила, что он по-кошачьи отстраняется от грязных стен и старается не задеть краев раковины рукавами белоснежной рубашки.

Татьяна машинально поправила короткие черные пряди.

— Да вот, — сказала она, силясь улыбнуться. Глаза Сола в расколотом зеркале внимательно наблюдали за ней. — Меняю имидж…

— Ясно.

Неся перед собой вымытые руки, Сол впереди нее вернулся в комнату.

Колдуя над раной, доставая из кейса одноразовый шприц, он говорил будничным тоном:

— Когда я увидел в новостях этот сюжет, я подумал, что копы совсем свихнулись. Про тебя, конечно, можно что угодно подумать, ты же чокнутая… но в то, что ты зарезала молодого любовника в собственной квартире… да еще с особым садизмом… В общем, я сразу понял, что это не про тебя. Ладно, ничего не говори, захочешь — потом расскажешь. Могла бы сразу ко мне прийти. Я еще помню, как ты у меня математику списывала.