Елена Аверьянова - Бабочка на огонь

В детстве она очень любила болеть — не ходить неделю в школу, лежать в кровати, смотреть «мультики» и взрослые фильмы. К тому же — уплетать за обе щеки дефицитные по тем временам мандарины и сгущенку, которые Анина мама умудрялась каким-то образом, достать для своей заболевшей девочки. Болезнью состояние немного кашляющей Ани можно было назвать с трудом. На самом деле она и не болела, просто участковый врач на их участке был хороший. Правильно полагая, что начальные симптомы простуды лучше полечить сразу, чем ждать, когда весь класс начнет чихать и кашлять, добрый дядя в белом халате прописывал деткам постельный режим и сладкую микстуру. Но один раз Аня по-настоящему заболела гриппом. Тогда-то она и поняла, и запомнила на всю жизнь, что конкретно может обозначать слово «плохо». Голова не хочет думать — ей больно. Тело не слушается приказов головы — не в состоянии их выполнить. Вирус, который живет и развивается в тебе, поражает организм до печенок. Самое противное во всем, что с тобой происходит, что ты все понимаешь, но сделать ничего не можешь. И врач не в состоянии тебе помочь — если речь идет о тяжелой болезни, и никто на свете — если ты, без надежды на ответ, который тебе нужен, давно и отчаянно любишь. Раньше Аня не знала, что такое возможно — идти по улице, когда сердце рыдает, а никто из прохожих не оглядывается, не замечает в тебе ничего особенного. Обыкновенная девушка, такая же, как все, только чуть-чуть красивее многих. А то, что сердце девушки от слез потеряло форму — сердце просто течет, как будто им, как куском грязи, кинули в стену, и оно, с противным чмоканьем, шмякнулось о кирпич и стало медленно сползать по стене густыми бордовыми соплями — это ничего, это — не видно.

Дружить с Олесей и Андреем Аня не перестала. Она даже стала находить своеобразную, сродни мазохистской, прелесть в такой дружбе. Наблюдая, как влюбленные целуются у нее на глазах, не завидовала, открыто радовалась за подругу, но, когда приходила домой, давала волю своим истинным чувствам. Она ложилась на кровать, смотрела на подушку, представляла, что это лицо Андрея, и начинала его гладить и целовать по-своему и, конечно, лучше, чем это делала наяву детеныш в любви Леська. После выдуманных страстных ночей Аня не хотела идти в школу, смотреть, как Андрей снова и снова «изменяет» ей с лучшей подругой. От фантазий она совсем очумела, перестала понимать, что такое плюс и минус. Александра Ивановна, которая всегда знала, что от девочек ничего хорошего ждать нельзя, тем не менее была настолько поражена «предательством» своей лучшей ученицы, заваливающей одну контрольную за другой — и это накануне выпускных экзаменов, что, поплакав в своей одинокой квартирке от людской неблагодарности, поставила ученице Григорьевой в аттестате четверку.

Аня, конечно, огорчилась, но не сильно. Что значила для нее не та отметка по какой-то там математике на фоне известия о предстоящей свадьбе подруги?

— А почему у тебя пятерка по алгебре? — равнодушно спросила Аня Олесю, заглянув на выпускном вечере в чужой документ о среднем образовании.

Потом до нее медленно, как из-под земли лава, дошла-таки мысль, осенившая сознание и разворотившая вулкан чувств — Олеська-то, любимица учительницы по литературе, плюс к тому, что Андрея «охомутала», умудрилась и Александру Ивановну «на кривой кобыле объехать».

«Да есть ли она, справедливость-то?» — с надрывом героев писателя Островского, искавшего во всех своих пьесах «луч света в темном царстве», хотелось восклицать и восклицать Ане, когда она — сама не своя — прибежала ко второй своей подруге Катюше Масловой.

Катюша одна и знала о любовной трагедии Ани Григорьевой, но чем она могла ей помочь? Сочувственными вздохами и понимающими взглядами делу не поможешь, время назад не повернешь.

Впрочем, на свадьбу Аня пошла, мужественно высидела за столом положенные два дня, выслушала все шутки-прибаутки пьяненьких родственников со стороны жениха и невесты, с кривой улыбкой оценила напутствия молодым — их прокричал ведущий праздника, не спешила уходить и к концу второго дня, когда гости «совесть поимели» и начали постепенно разъезжаться, расходиться, расползаться. Аня тоже бормотала себе под нос: «Сейчас-сейчас, сейчас-сейчас». Как будто часы тикали, отсчитывали минуты чужого счастья, ее горя. Но ноги не слушались ее, выходить из-за стола не хотели. Если бы не Катюша Маслова, которая взяла Аню за руку, как маленькую, и увела прочь от заколдованного места, она бы так и осталась с Олесей и Андреем, легла бы в супружескую постель третьей, между ними.

Все это Олеся узнавала об Ане потом, постепенно, из года в год. Наконец постигла через свое страдание чужое и… превратилась в Аню: Олесе сильно-сильно захотелось отомстить подруге детства, совершить такой же нечеловеческий поступок, который та по отношению к ней много лет назад сделала, не побоялась бога. Судя по красочному, жизнеутверждающему плакатику на рынке, бог Аню и до сих пор не обижает, чего-то медлит. Может, он уважает таких, боится или просто присматривается к смелым людям, не живущим по его, божьим, заповедям, чтобы потом садануть отступника посильнее? Но ей-то, Олесе, от этого не легче, сколько еще ей ждать, пока бог прозреет?

Олеся Голубева вспомнила, что она еще — и сестра Ксения, начала горячо молиться о своей душе. Да уж поздно было ей в рай проситься. Приговор отступнице без божеского благословения Олесей и Андреем вынесен.

И все же ей было еще очень страшно приводить в действие часовой механизм ненависти и мести.

«Нет, — поправила себя Олеся, — только мести. Ненависть обычно слепа и глуха, а месть о своей жертве все знает. Вот и я абсолютно уверена в виновности певицы. Узнала об этом давно, случайно, быстро. Только понять не могла, за что меня бог наказал? Оттого и в монастырь ушла — за правдой. Много лет прошло, пока поняла: то не бог меня наказал, а человек, подруга. А раз так, то мы с ней теперь споем песню на равных. У меня, между прочим, тоже очень хороший, сильный, звучный голос. Как запою, а Андрей мне подыграет, так стекла из концертного зала разлетятся по всему Любимску, и станет ему имя — Кладбищенск».

Олеся вспомнила, как двадцать пять лет назад начал раскручиваться узел неизвестности, затянувший ей шею — когда пропала, вместе с розовой коляской — словно сама уехала от подъезда оставленная на пять минут коляска, — ее новорожденная двухнедельная дочь. Через положенное законом время милиция от поисков отказалась, сказала Олесе, что это, наверное, цыгане хулиганят — детей крадут. Олеся шутки не поняла, продолжала бродить по городу, заглядывать в чужие коляски — не ее ли там Ксюша лежит? Так они с Андреем назвали свою доченьку, такое же имя Олеся приняла, став через год послушницей. Тот год вобрал в себя много событий — вся Олесина жизнь в него, практически, и уместилась.