Елена Аверьянова - Бабочка на огонь

— Держите свой чепчик, девушка, — сказал Катюше крепкий мужичок среднего роста, круглолицый и веселый, как солнышко.

Он поймал ее шляпку ловко и легко, будто специализировался на ловле женских головных уборов. Катюша так и сказала ему, вместо того чтобы мило улыбнуться и поблагодарить.

— Ага, — не перестал улыбаться крепкий, надежный мужичок — такой надежный для какой-то женщины, что Катюша, брошенная мужем, ей сразу позавидовала, — я всю жизнь ловлю. Работа у меня такая.

— Какая еще работа? — спросила Катюша, протягивая руку за своей вещью.

— Когда мы с вами познакомимся, я расскажу какая, — ответил мужичок, не спеша выпускать шляпку из крепких рук.

Катюша посмотрела на его круглые мускулы, выкатившиеся из-под коротких рукавов чисто выстиранной джинсовой рубашечки, и горько вздохнула.

— У меня, между прочим, муж есть. За шляпку, впрочем, спасибо.

На лицо-солнышко набежала тучка, сказала: «Жаль».

Катюша развернулась и ушла, уверяя себя, что Славика она еще очень любит.

Поезд «Ярославль — Москва», в который наконец-то села Катюша, был проходящий, битком набитый командировочными, местными дачниками, которых запрещено было подвозить за отдельную плату — приработок проводников, и которые тем не менее всегда толпились в тамбурах, мешая законным пассажирам — командировочным и отдыхающим — спокойно пройти к своему месту. Последние, как большинство нормальных людей в советское время, сейчас уже — классовое меньшинство, стремились через Москву на юг — в Сочи, в Ялту, Геленджик, Судак и Алупку. Для Катюши названия южных курортов звучали как песнь о мечте, которая тем и прекрасна, что никогда не осуществится. Ей оставалось довольствоваться тем, что в столицу нашей родины Москву она еще может раз в год съездить, если вовремя выдадут зарплату.

Ее вожделенная нижняя полочка, до которой она все-таки добралась, оцарапав левую ногу и больно ударившись о какой-то железный ящик правой коленкой, оказалась занята толстой теткой с двумя малолетними детьми — хулиганистыми даже на вид мальчишками лет семи-восьми.

С верхней полки свешивался, корчил рожи третий хулиган — старшенький. Катюша поняла, что тетку с тремя детьми беспокоить и спрашивать о нижней полке не надо. Судя по расправленным постелям и огромному количеству еды на столике, семейство расположилось в незаконно занятом купе всерьез и надолго.

«Ну-ка, попробуй, тронь нас», — словно говорил весь вид честной компании.

Катюша не решилась, сделала вид, что ей просто надо пройти мимо. К тому же из туалета лез, расталкивая дачников и пиная ногами их скарб, такой же толстый, как тетка, дядька — очевидно, глава семейства.

Катюша поспешила обратно — к проводнице.

— А я при чем? — накинулась на Катюшу толстая — близнец той, что сидела в чужом купе, к тому же красная, потная и злая — проводница. — Тебе билет неправильно продали, а ты мать-героиню с ее дитями согнать с их местов хочешь.

— Да не хочу я никого сгонять, — начала оправдываться Катюша, хотела сказать, что она согласна на любое другое, свободное место.

— А не хочешь, так и сиди здеся, не мешай мне работать, — ответила проводница и с грохотом закрыла перед носом Катюши дверь.

— Что же мне до Москвы стоя ехать? — крикнула Катя, но проводницу больше беспокоить не стала, решила, что, наверное, карма у нее такая — что все ее обижают.

Час она отстояла в потной толпе, в коридоре, находя прелесть в разглядывании однотипного пейзажа за окном — поле, лес, деревня, поле, лес, станция, поле, лес… Постепенно коридор, тамбур, проходы между вагонами опустели: дачники вышли. Катюша осталась стоять одна. Проводница выскакивала из своего служебного купе на каждой станции, но Катюшу в упор не замечала. Пришло время вечернего чая. Почти во всех отсеках звякали ложками, размешивая в стаканах сахар, негромко разговаривали. Проводница наливала в стаканы горячую воду из титана, нарочно отклячив зад, чтобы Катюша втиснулась в угол и не дышала.

— И чего стоит, — бубнила себе под нос толстая тетка. — Местов нет и не будет. Села бы тихонько в уголок и сидела, людям не мешала отдыхать.

«Пожалуй, она меня и с поезда ссадит», — испугалась Катюша, но тут дверь, ведущая из тамбура в вагон, открылась, и на пороге возник давешний Катюшин знакомый — крепыш с лицом солнышка.

Не ожидая увидеть Катюшу вот так сразу, крепыш смешался, сказал: «Вот какая встреча неожиданная», — и она поняла: он здесь, потому что искал по всему поезду ее.

Потом крепыш-солнышко перевел глаза на Катюшин багаж, стоявший у ее ног маленький стильный чемоданчик — подарок бабушки, понял, что девушку, так он назвал Катюшу на перроне, обидели, и повернулся суровым лицом к наблюдающей за их встречей проводнице.

— Местечка девушке не досталось, — не дожидаясь вопроса, заискивающе сказала та и сделала движение, похожее на поклон вежливых японцев.

Крепыш использовал представившийся ему шанс познакомиться с понравившейся ему Катюшей на все сто процентов. Очень важно он достал из кармана чисто выстиранной джинсовой рубашки удостоверение подполковника милиции, сунув его под нос проводнице, подождал, пока она прочитает, что там о нем написано, вслух, сказал:

— Девушка едет в Москву на задание. У меня — отдельное купе в последнем вагоне. Предоставьте нам дополнительный комплект белья. И чтобы никто о том, что я вам сказал, кроме нас троих, не знал.

— Что ж вы раньше-то молчали? — испуганно спросила проводница открывшую рот Катюшу и опять поклонилась, подавая белье.

— Вы поняли меня? — переспросил крепыш, оказавшийся важной милицейской шишкой. — Никто не знал. Пойдемте, коллега, — уважительно сказал он Катюше, и та повиновалась.

А что ей оставалось делать? До Москвы путь не близкий — не куковать же всю ночь в коридоре.

Творческое воображение, которое всегда выручало ее в трудную минуту, уже, по-видимому, спало, как и большинство пассажиров поезда, и не предупредило Катюшу об опасности. Сама Катюша тоже очень хотела пить, есть и спать, поэтому шла не столько за крепышом, сколько в направлении, где можно было попить, поесть и поспать. Если б она только знала, какую цену ей придется заплатить за исполнение этих простых человеческих желаний, она бы ни за что не пошла. Она бы попросила или купила у проводницы большую банку клея, намазала бы им пол в коридоре и встала бы на это место, чтобы никто не смог отодрать ее от пола до самой Москвы. Но задний ум тем и силен, что в минуту опасности находится в резерве у человека — отдыхает, готовится к объяснениям по поводу того, что произойдет без его прямого участия.

— Располагайтесь, как вам удобно, — сказал подполковник, когда Катюша зашла в купе. — И давайте знакомиться. Я — Родион Раскольников.