Ольга Черных - По имени «Кассандра»

Неистовый лай собаки, которую она прошила короткой очередью, отрывистые команды, угрюмые лица и полные ненависти глаза молодой хозяйки и ее детей.

Подросток под прицелом автомата освободил Зевса. Она медленно подняла оружие… Еще секунда и палец нажмет на спусковой механизм. Глаза маленького мальчика, расширенные от ужаса, вернули к действительности. Автомат опустился сам. Она закрыла их в клетке, а потом потащила раненного командира в горы – прочь от этого страшного дома.

После этого время для нее и вовсе потеряло границы. Даже теперь трудно сказать, сколько его понадобилось, чтобы добраться до базы. Оставалось совсем немного, но силы покидали измученное тело.

Сознание все чаще проваливалось в темноту, но каждый раз, невероятным усилием воли она возвращалась. Раненый Зевс не мог самостоятельно передвигаться. Их осталось двое, и больше надеяться было не на кого.

Шум мотора вернул к действительности. В горах звуки бегут далеко вперед.

Сунув охапку сухой полыни в потухающий костер, раздула огонь. Желтые языки пламени взвились вверх, рассыпая искры. Оставила в руках Зевса ракетницу, положила рядом автомат и пошла к дороге.

Машина показалась из-за скалы. Она, покачиваясь, вышла навстречу. Это были свои, но они почему-то двигались из вражеского ущелья. Когда поняла, что совершила ошибку, было поздно. Ноги подкосились, и она рухнула на землю. Словно издалека донесся скрип колес.

– Эй, ты чего? – спросил перепуганный солдат, склонившись над ней. – Товарищ капитан, – сказал он кому-то в сторону, – кажется, это с базы. Только что-то не пойму я…

Она приоткрыла глаза и попыталась приподняться, но в тот же момент кто-то натянул на голову пыльный мешок.

– Дебил, – прозвучал истерический голос. – Угораздило же тебя остановиться?

– Так она это… сама упала под колеса, – оправдывался солдат. – Да и не видела она ничего. Вон уже темнеет.

– Не видела? А откуда мы ехали, тоже не видела? Урод. Давай, поворачивай назад, – визжал над ухом противный голос. – Ну, чего ты ждешь? Не хватало, чтобы еще кто-нибудь появился на дороге. Не думаю, что она одна гуляет в горах.

– Не видела она ничего. Вас совсем не видела. И меня, наверное, не видела. Раненая, что ли? Без сознания и вон в крови вся…

– Говоришь, не видела? Ага, это хорошо. Береженого Бог бережет, а мне так спокойнее будет.

Послышался тихий вскрик и, едва различимый шепот:

– За что… товарищ капи…

На этом сознание окончательно покинуло, и в следующий раз вернулось в знакомой уже клетке.

«Береженого Бог бережет… береженого Бог бережет… береженого Бог бережет…» – в висках эхом отдавался голос, который она запомнила на всю жизнь. Жаль только что не увидела тогда, чей он.

Все, что происходило дальше, трудно поддается объяснению. Существование, которое нельзя назвать жизнью, зачем-то продолжалось.

Днем она, привязанная за ногу ржавой цепью, подобно роботу, двигалась по двору, исхудавшая, изможденная, покрытая синяками и свежими ссадинами, выполняла тяжелую грязную работу, помогая молодой хозяйке.

А ночью… Это время суток для нее было хуже смерти и адского пламени. Есть вещи, о которых трудно вспоминать, даже спустя годы. Но еще труднее решиться, кому-то рассказать даже малую часть правды о боли, страхе, отчаянии, полном отупении и лютой тоске. Ночью дверцы клетки открывались, и… сколько их приходило, она плохо помнила. В какой-то момент пребывания в неволе, включились защитные функции подсознания, и она уже ощущала себя животным, совершенно равнодушным ко всему. Все, что окружало в страшном нескончаемом сне – побои, унижение и насилие, казалось неизбежно и навсегда. Она уже забыла о том, что бывает иначе. Страшная трагедия, произошедшая на глазах, перечеркнула прежнюю жизнь, а о другой она не думала.

Бледная тень, незаметно снующая по двору, больше ничем не напоминала прежнюю Кассандру – молодую и жизнерадостную женщину. Лишь сны спасали от полного безумия. Короткие и беспокойные, наполненные болью. Во сне она летала. Подобно птице высоко парила над белыми пушистыми облаками, щедро обогреваемая утренними лучами солнца. Это являлось необъяснимой подпиткой и давало силы прожить очередной день.

Иногда в сознание врывался тоскливый голос муллы. На какие-то моменты он возвращал к действительности. Тогда она обращалась к своему Богу и просила лишь об одном – послать ей смерть.

Но однажды произошло то, что вывело из сна сплошных кошмаров.

В тот день все было, как обычно. После обеда вернулся отряд. Возбужденные голоса, чужая речь. У костра несколько человек разделывали барана. Они ловко орудовали ножами, обдирая шкуру. Мясо лоснилось на солнце, выступающим жиром. Еще немного и по двору разнесся аппетитный запах. Рой мух и повизгивание собак. Им бросили кости и внутренности. Оголодавшие за день животные, неистово рвали их желтыми клыками.

Никто не заметил, как мяч ребенка покатился в их сторону. Маленькая ручка протянулась вперед, мимоходом коснувшись обглоданной кости, и тотчас же огромная овчарка приподнялась на задние лапы, ощерила клыки и…

Пленница, проходившая мимо с полными ведрами воды, в одно мгновение оказалась рядом. Она бросилась к малышу и едва успела выхватить его из-под лохматого пса.

Собака на секунду замерла и со всей жестокостью вонзила зубы в ее бедро. Острые когти разодрали ветхую рубаху, скользнули по грязному телу, оставляя глубокие кровавые борозды.

Крик ребенка, его матери и выстрел – все слилось в один звук. Собака обмякла и упала на землю. Нестерпимая боль и звон в ушах…

Женщина сникла, покорно отдала ребенка в руки отца, зажала платьем кровавую рану и незаметно отошла в сторону. На нее уже никто не обращал внимания.

Немногим позже появилась молодая хозяйка. Не проронив ни слова, грубо оторвала окровавленную тряпку от ноги и густо посыпала рану золой, размазав ее пальцами. Под ее торопливыми движениями от боли туманилось сознание. Не поднимая головы, она незаметно сунула в руку кусок черствой лепешки и, не проронив ни слова, ушла.

После этого случая мать мальчика частенько задерживала на ней взгляд и однажды, когда мужчин не было дома, присела рядом на толстый чурбан.

– Эй, неверная, зачем ты спасла моего сына? – спросила несколько грубовато.

Пленница отодвинула большой казан, старательно вытерла руки подолом грязного платья и опустилась на землю.

– Хочешь услышать правду? – она не узнала собственный голос, прозвучавший впервые за много дней.

– А ты скажешь правду? – с презрительной усмешкой спросила молодая женщина, прищурив черные, как уголь глаза.

– Скажу, как я ее понимаю. Вот ты назвала меня неверной. Да я православная. Не буду утверждать, что фанатично верю в бога, но всегда жила по совести. Христианский бог принес в наши сердца доброту. Он приказал любить ближнего нашего, как самого себя или даже больше. Чем виноват этот мальчик? – она кивнула в сторону малыша. – Он такой же ребенок, как и дети другой веры. О нем нужно заботиться, вырастить и научить быть человеком. Магомед тоже создал великую религию, но она стала жестокой и не видит другого бога, кроме аллаха. Тех, кто с этим не согласен, убивают. Так не должно быть… – она не успела досказать.