Сюзанна Брокман - Переломный момент

Она порылась в записях.

– Казбекистане, – сказал Макс.

– А вы были... переговорщиком ФБР? Я думала, Соединенные Штаты не ведут переговоров с террористами.

– Не ведут, – пояснил он, – но мы говорим с ними. Пытаемся убедить их сдаться. В худшем случае, мы останавливаемся. Мы выслушиваем их жалобы, склоняем к переговорам, пока спасатели – в данном случае команда «котиков» – берут под контроль захватчиков самолета.

Рита кивнула:

– Понимаю.

– В действительности, освобождение занимает примерно тридцать секунд, – сказала Джина терапевту, – но это сложная хореография. Они должны взорвать двери и убить захватчиков, и постараться не ранить никого из пассажиров. Требуется время, чтобы подготовиться к этому.

Рита сосредоточилась на Джине.

– И вы были на том самолете все это время. Все те... часы?

– Дни, – мрачно поправил ее Макс. Он сел обратно. Это было что-то, о чем Джине нужно было поговорить, пережить ее горький опыт заложника. Как бы он не ненавидел терапию, он готов был вытерпеть иглы под ногтями, если бы это помогло ей прийти в себя.

– Террористы, которые захватили самолет, завладели списком пассажиров и узнали из него, что дочь сенатора Кроуфорда, Карен, на борту.

– Вот только ее билет был украден, – вставила Джина.

– Захватчики потребовали от нее сделать шаг вперед. Конечно, она так не сделала, ведь ее там не было. Бандиты пригрозили, что начнут убивать каждого на борту, так что Джина встала и притворилась той девушкой.

Макс вынужден был остановиться и откашляться. Ее невероятная, самоотверженная храбрость все еще сводила его с ума.

– Они притащили ее в кабину самолета, подальше от остальных пассажиров.

– Вы все это время провели под прицелом, – Рита тяжело выдохнула, – в полном одиночестве?

Но Джина покачала головой:

– Я была не одна. Макс был со мной.

Проклятье, она всегда это говорит.

– Я был в терминале аэропорта, – сказал он терапевту, – я использовал радио, чтобы поддерживать контакт с самолетом. Джина действовала как посредник, потому что непосредственно со мной террористы говорить не хотели. Так что я говорил с ней, зная, что они слушают.

– Это не единственная причина, по которой ты говорил со мной, – сказала Джина.

Она была права. Он чувствовал неуместное притяжение к ней с самого начала.

– Она дала вам перечень повреждений, которые получила, пока я был с ней на том самолете? – спросил Макс у терапевта. Он отмечал их на пальцах. – Сломанное запястье, сломанные ребра, подбитый глаз, множество порезов и ушибов...

– Она упоминала нападение, – сказала Рита, – конечно.

– Нет, нет, мы не используем это слово, – сказал Макс, – мы предпочитаем жесткую правду. Мы называем это тем, чем оно является – насилие.

Слово, казалось, прозвенело в наступившей тишине, и он почувствовал, как сжалось горло и скрутило живот. О боже...

– Это, наверное, было ужасно, Макс, – тихо сказала Рита, – слышать все это, быть свидетелем происходящего насилия. Джина сказала, там работали камеры наблюдения.

Вероятно, это зрелище вас опустошило.

Почему она говорила с ним?

– А особенно из-за Джины, не находите?

– Я наконец начала прощать себя за это, Макс, – сказала Джина. – Боже, это же ты сказал мне, что в этом не было моей вины, что я не провоцировала их. Почему ты не можешь сделать то же самое?

Терапевт повернулась к нему.

– Давайте разберем это подробнее. Помните ли вы, что чувствовали, что вы...

– Вы что, шутите?

Конечно, она не шутила. Терапевты не шутят. На самом деле, шутки с клиентами находилось в «Гигантском Списке Вещей, Которых Нельзя Делать» в книге правил терапевтов, наряду с использованием пукающих подушек и пластмассовой рвоты и надеванием белых пальто после Дня труда.

Но Макс наконец понял. Сегодня они были тут не ради Джины, они были тут из-за него. Как будто это могло помочь. Как будто копаясь в его злости и вине и размешивая их, можно сделать что-то еще, кроме как заставить его взвыть от безысходности и боли.

Он поднялся, опираясь на трость.

– С меня хватит. Извините. Я не могу...

– Тогда что же нам делать? – мягко спросила Джина. – Наши отношения действительно лишь на время? Ты знаешь, я справлюсь с собой. Я останусь лишь на неделю-другую, пока ты не завершишь курс реабилитации. Останусь, пока ты не сможешь обходиться без трости. Но на самом деле я лгу себе. Я просто продолжаю ждать, надеясь что… я не знаю...

Она рассмеялась, и этот смех был полон боли.

– Может, я думаю, если мы продолжим заниматься любовью, ты проснешься однажды утром и скажешь: «Я не могу жить без тебя...»

Иисусе.

– Чего я не могу сделать, так это дать тебе то, что ты хочешь, – прошептал Макс.

– Даже если все, чего я хочу, это чтобы ты говорил со мной? – ее глаза наполнились слезами. – Было время, когда... Ты рассказывал мне все.

Макс не мог ответить на это. Что он мог сказать? На самом деле, нет, я слишком о многом умалчивал...

Тишина, казалось, окружила их, все сжимаясь и сжимаясь.

Рита прервала ее.

– Джина, если бы ты могла сказать что-нибудь Максу прямо сейчас – что угодно – что бы это было?

– Прекрати обращаться со мной, словно я могу сломаться. Даже когда мы занимаемся любовью, ты так... осторожен. Как будто берешь весь этот семьсот сорок седьмой в кровать каждый раз... Разве ты не можешь просто... позволить этому уйти?

Макс не мог облечь это в слова – его злость, его гнев на то, через что она прошла.

Позволить этому уйти?

Отпустить? Как он мог отпустить то, что так мучило его? Слов не было, а даже если бы он и попытался, то лишь стонал бы, и стонал, и стонал. Вместо этого он прочистил горло.

– Я не могу это сделать, – снова сказал он.

Он направился к двери.

Но Джина на секунду обогнала его.

– Не могу поверить, что я была настолько глупа, чтобы считать, будто это поможет.

Извините, что потратила ваше время, – сказала она терапевту.

– Джина, подождите. – Рита поднялась на ноги. Теперь они все стояли. Разве не забавно?

Но Джина закрыла за собой дверь. Тихо. Плотно. Прямо у Макса перед носом. Что ж, этого следовало ожидать. Макс потянулся к дверной ручке. И разве ему не предстоит мрачная, заполненная тишиной дорога к реабилитационному центру?

– Вы когда-нибудь говорили ей, как сильно ее любите? – спросила его Рита.

Ему удалось скрыть свое удивление. Ответ на этот вопрос никоим образом ее не касался. Он также не спросит почему, во имя Господа, он должен говорить это Джине, если в действительности он хотел, по-настоящему нуждался в том, чтобы она нашла счастье и покой? Чего она никогда не сможет, пока ей не удастся оставить его.

– Хотя, если честно, – добавила Рита, – на самом деле она, конечно же, знает, не так ли?