Марна Келлог - Бриллиант

— Принято.

Они обменялись рукопожатием. Прошло несколько неловких минут, прежде чем напряжение стало вытекать из комнаты, как отхлынувшая от берега волна. Я глубоко вздохнула.

— Итак, — начал Эндрю, и я изумленно вытаращилась на него: подумать только, его шея немного порозовела, значит, в нем все-таки текло нечто вроде крови, — скажите, сэр, документы с вами?

— Здесь.

Мистер Раш отпер шестой ящик, вынул прямоугольный мешок на «молнии», из тех, в которых хранятся одеяла. Мешок был битком набит красными кожаными папками с золотым двуглавым орлом на обложках. В каждой папке содержались десятки бумаг: некоторые с большими восковыми печатями и лентами, другие совсем обыкновенные, с гербовыми печатями. Были там и свитки, перевязанные тесьмой. На самом верху лежал скоросшиватель с пачкой печатных листов, который он протянул мне, словно говоря: «Верю, что вы выполните обещание. Я доверяю вам будущее семьи Романовых».

Потрясающе.

— Так вам будет легче разобраться в документах. Как видите, некоторые написаны кириллицей. Есть и составленные на арабском, немецком, английском, французском, персидском, хинди и даже монгольском.

Я передала скоросшиватель Эндрю, понимая, что, хотя мне следовало думать только о грандиозной сделке, в голове было одно: как бы поскорее сорвать с Оуэна одежду.

Конечно, ни о какой одежде не было и речи. С таким же успехом я могла украсть те драгоценности, что сейчас лежали передо мной. Но я посмотрела на Оуэна и судорожно сглотнула. Меня обдало жаром. Я не знала, чего хочу больше: драгоценности или Оуэна.

— Сейчас прикажу привезти сейфы, и начнем опись, — объяснил Эндрю мистеру Рашу. — На то, чтобы определить подлинность и составить каталог, уйдет несколько недель, но с помощью вашего списка опись будет готова через два-три часа. Потом я выдам вам квитанцию и запру драгоценности в главном сейфе.

Оуэн поднялся и протянул руку Дмитрию.

— Дадите знать мне или мисс Кесуик, если вдруг что-то понадобится. Мой кабинет напротив приемной.

Мы еще не успели уйти, как они взялись за работу. Эндрю зачитывал пункт из списка, мистер Раш подносил требуемый предмет, который после осмотра откладывался в сторону. Понаблюдав немного, я распрощалась, но, по-моему, они даже не услышали.

Внизу я столкнулась с покупателем, прибывшим на сегодняшнюю распродажу произведений античного искусства, выставленных на аукцион, который Бертрам открыл четверть часа назад. Это было настоящее свидетельство его таланта и неотразимого обаяния. Только он мог с таким успехом распродать не слишком ходовой в наше время товар: греческие урны, вазы и тому подобный хлам четвертого, пятого и шестого веков до Рождества Христова. Но если аукцион вел Бертрам, люди приходили и покупали. Сегодняшние запоздавшие посетители, сжимая в руках каталоги и тихо перешептываясь, проскользнули в зал.

Я облегченно вздохнула и налила себе воды. Нужно успокоиться, прийти в себя, остыть. Не хочу показаться вульгарной, но я раскалилась, как петарда. Оставалось надеяться, что немного холодной воды поможет избавиться от лихорадки. Сделав большой глоток, я приложила ледяной стакан к шее. Место засоса горело и пульсировало. Такое чувство, словно он просвечивает через шарф, как неоновая вывеска.

Переговорное устройство ожило. Я взяла трубку и услышала голос Оуэна.

— Кик, — деловито бросил он, — зайдите ко мне, пожалуйста. И принесите свою книгу.

— Сейчас.

— Да, и еще одно.

— Что?

— Сними трусики.

Я швырнула трубку на рычаг, словно она была радиоактивной. Абсолютно неконтролируемая, какая-то подростковая истерия бурлила во мне. Но, помоги мне небо, я сделала то, что он просил!

Едва я вошла в офис, как Оуэн запер дверь, схватил меня и мы очутились на новом диване, сменившем тот, на котором испустила дух Тина. Собственно, «новым» в полном смысле он не был: большое, уютное произведение мебельного искусства эпохи Регентства, обитое дамасским шелком цвета сомо, с мягкими пуховыми подушками и удобными подлокотниками с бахромой. Выбирая его, я знала, что раньше или позже какая-то девушка воспользуется его преимуществами. Только в жизни не предполагала, что это буду я. Конечно, в этот момент мы с таким же успехом могли кататься по цементному полу, задыхающиеся и ненасытные. Думаю, что даже струя воды из пожарного шланга не могла бы нас разъединить.

— Рядом с тобой я не могу держать себя в руках, — признался Оуэн, когда буря немного успокоилась. — Ты самая роскошная, изысканная женщина из тех, кого я знал.

— Это все драгоценности, Оуэн.

— Нет, так оно и есть на самом деле.

— Думаю, это уж слишком, — покачала я головой. — Но мне приятно это слышать. Ты и сам неплох.

— Сейчас я способен думать только о том, как хочу тебя. Всю тебя.

— Что же, позволь сказать, ты можешь думать о чем угодно, но сейчас лучше отпусти меня. Пора за работу.

— Я босс и приказываю тебе остаться.

Меня всегда ужасно смешило, когда он объявлял себя боссом.

Но едва атмосфера в комнате вновь начала накаляться, как комнату сотряс оглушительный взрыв. Оуэн мгновенно вскочил.

— Какого черта? Что это?

— Насколько я понимаю, это ты перевернул земной шар.

Дверь конференц-зала распахнулась, и оттуда с перекошенным лицом вылетел Дмитрий Раш.

— Немедленно обратно! — рявкнул Оуэн, подбегая к лестнице. — Заприте дверь! И никого не пускайте.

В доме творилось нечто невероятное. Входная дверь болталась на одной петле, окна по фасаду были выбиты. Густой дым, пыль от валившейся со стен штукатурки и летающий мусор затрудняли дыхание. Я видела разинутые рты, но не слышала криков: все происходило, как в замедленной съемке, когда саундтрек пустили не на той скорости.

Да что тут делается? Очевидно, взорвалась бомба. Но где? И почему? Почему мы?

Оуэн спускался вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и я побежала следом.

Первый этаж был неузнаваем. Наши охранники, в основном отставные полицейские, громко призывали к спокойствию, но на них не обращали внимания.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо паники! — громко взывал Бертрам с возвышения в дальнем конце аукционного зала. — Попытайтесь оставаться на местах!

Увы!

Я еще никогда не оказывалась в центре охваченной паникой толпы: это была непреодолимая сила, живущая по собственным законам. Людская толпа, служащие и клиенты вперемешку, оглушительно вопящие, готовые затоптать друг друга, протискивались через бутылочное горлышко того, что осталось от входной двери, в отчаянной попытке поскорее оказаться на улице. Боязнь, что здание вот-вот рухнет, была столь же ощутимой, как густой от пыли и дыма воздух. Они толкались, пинали друг друга, едва не скатывались по ступенькам в дождь, на забитую зеваками площадь, где дымилось черное пятно — все, что осталось от «рейнджровера» мистера Раша. Наша ограда из литого железа свисала со столбов, скрученная и изогнутая, как палочки лакрицы. Ворот больше не существовало, а из гранитных ступеней были вырваны плиты. Машины по обе стороны уничтоженного автомобиля мистера Раша — «мерседес» и «роллс» — горели. Люди пытались вытащить потерявших сознание водителей, кое-кто старался отъехать подальше, чтобы сохранить свои машины. Те, кто еще не справился с шоком, застыли в вестибюле как вкопанные. Роджер, наш старший охранник, неподвижно валялся в углу, отброшенный взрывной волной. Я вдруг осознала, что многие из тех, кто имел несчастье в момент взрыва оказаться рядом с окнами, ранены осколками, некоторые даже тяжело, и лежали на полу. Другие старались остановить кровь.