Марна Келлог - Бриллиант

— С днем рождения, — прошептал Оуэн.

Внутри оказался набор из шести китайских тарелок начала восемнадцатого века, с гербом Кесуиков, моих очень-очень-очень дальних родственников, хотя я до сих пор не возьму в толк, как кому-то носящему благородное шотландское имя Кесуиков взбрело в голову оказаться в Оклахоме.

— Это фамильный герб Кесуиков, — гордо объявил Оуэн.

— Знаю, — с трудом выдавила я. Тарелки были редкими и очень дорогими. — Где ты их достал?

— Это было нелегко, особенно без твоей помощи.

— Глазам не верю. Никогда еще не получала такого прекрасного подарка.

— А я никогда еще не дарил ничего подобного, уж поверь. Кстати, как насчет установления отношений?

— Туше, — рассмеялась я.

Оуэн тоже поднял бокал.

— За нас.

— За нас, — ответила я гораздо охотнее, чем следовало бы.

После этого он стал дарить мне и другие подарки, но при этом ни одного от собственных компаний. Все его подношения отличались продуманностью и хорошим вкусом: старые книги, редкие вина — и я вдруг с головой ушла в водоворот наслаждений и счастья, хотя честно пыталась выплыть. Честно, но не слишком рьяно.

Все напрасно. Я привыкла к роскоши, но получать удовольствие было для меня внове. Любовь стучалась в двери. Но я продолжала повторять ему и себе, что «нас» просто не существует.

Я чувствовала, как мои опасные секреты рвутся выйти на поверхность. Чувствовала почти болезненную потребность поделиться с ним. Сколько раз предательские слова были готовы слететь с языка. Сколько раз мне хотелось рассказать Оуэну все о своем прошлом. Что я, малолетняя преступница из Оклахомы, стала знаменитой воровкой драгоценностей, одной из лучших в стране, что купила ферму в Провансе, что Давно получила водительские права и владею не одной, а двумя машинами.

Иногда слова буквально забивали рот, и приходилось глотать их целиком, запивая шампанским. Выгонять из головы, как назойливых мух.

«Неужели не видишь? — хотелось мне кричать. — Неужели не понимаешь? Я сестра Раскольникова! Живое свидетельство правдивости «Преступления и наказания»!»

Прошлое преследовало меня, и приходилось бежать быстрее и быстрее, чтобы его обогнать.

Далеко не все вечера мы проводили вместе: бывало, он уезжал на деловые встречи, или я слишком уставала. В такие ночи я брала в индийском ресторане цыпленка карри и рис, такие острые, что волосы, казалось, вот-вот загорятся (Оуэн ненавидел карри, я его обожала. Чем острее, тем лучше), оставалась дома, ела, сколько хотела, ощущая, как от жгучих пряностей и раскаленного чатни слезятся глаза и течет из носа.

Я постепенно паковала книги в коробки (мои любимые руководства по украшениям, камням, огранке и оправам) и отправляла в Сен-Реми, на адрес Элен, сестры моего управляющего Пьера. Их место заняли тома в кожаных переплетах, заглавия которых соответствовали содержанию. Зачем я все это делала? Сама не знаю. Потому ли, что по-прежнему собиралась уехать навсегда, или боялась, что Оуэн что-то заметит и начнет задавать вопросы? Не хотела рисковать?

А что потом? Он меня разлюбит? А я? Люблю ли я его? О Боже. Надеюсь, что нет! Хотелось бы любить кого-то, кто лучше, чем я сама. Не хуже. Такого, который поднял бы меня до себя, расширил горизонты, сделал меня порядочнее, чем я есть, вместо того чтобы играть на моих основных и низших инстинктах.

Время от времени я вынимала браслет из сейфа, застегивала на запястье и ложилась в горячую ванну с пеной, слушая очередную симфонию, стараясь восстановить равновесие, обрести счастье в простых, ощутимых, обыденных мелочах, которые раньше составляли мое существование.

Оуэн и Бертрам слали письма, цветы и подарки Одессе Ниандрос, но ответом было упорное молчание, И вот как-то утром, через неделю после ее визита, раздался звонок.

— Доброе утро, офис мистера Брейса, — сказала я в трубку.

— Это Одесса.

— Доброе утро, мисс Ниандрос. Вы, наверное, ищете мистера Брейса?

— Да. Соедините меня, пожалуйста.

— Простите, но его нет на месте. Он еще не звонил. Как с вами связаться?

— Позвольте объяснить вам, дорогая. Я хочу, чтобы он, Бертрам и… как там зовут вашего главного по драгоценностям?

— Эндрю Гарднер?

— Именно. Попросите их приехать в мой лондонский дом в четыре часа дня в четверг на той неделе. К тому времени сюда прибудут все драгоценности принцессы, и они смогут сделать свое предложение.

— Они приедут. И, мисс Ниандрос, вы определили временной предел?

— Временной предел? О чем это вы?

— Ну… — Я начала раздражаться. — Когда вы желаете провести аукцион?

— Первого мая.

Сейчас было начало марта.

— Превосходно. Я дам знать мистеру Брейсу. Они увидятся с вами в следующий четверг.

Щелчок. Она бросила трубку, даже не попрощавшись. Не слишком вежливо со стороны той, чью вежливость вечно превозносят газеты.

Когда я сказала Оуэну о сроках, он и глазом не моргнул. Впрочем, как и Бертрам.

— Это вполне совпадает с нашим планом, — объявил Оуэн.

Оба улыбались, а Бертрам энергично кивал. Единственным напоминанием о его ранах были розоватые линии свежих шрамов на лице и кистях, но они уже скрывались в естественных складках кожи и скоро будут совсем невидны.

— Восхитительно, правда? — просиял Бертрам.

— Что еще за план? — удивилась я.

— Пока я лежал в больнице, — пояснил Бертрам, — у меня появились время и возможность беспристрастно оценить не только аукционный бизнес, но и наше в нем место. Реальность заключается в том, что, сколько бы денег ни вливал в нас Брейс, мы никогда не сможем достаточно быстро расшириться, чтобы отвоевать достаточно большую долю рынка и, следовательно, стать грозными конкурентами для «Сотбиз» или «Кристиз». Они слишком сильны. Слишком влиятельны. Слишком глубоко укоренились. Поэтому, взглянув на общую картину, я решил, что мы либо можем продолжать биться головами о стену, продвигаясь вперед мелкими шажками, но никогда не вырываясь вперед настолько, чтобы нанести ощутимую рану конкуренту, не говоря уже о смертельном ударе, либо переквалифицироваться. Уйти с их игрового поля и создать свое собственное.

— А именно?

— Стать узкими специалистами.

— Специалистами?

Я принудила себя оставаться спокойной. Не тревожиться. Не сходить с ума оттого, что план по изменению направления деятельности компании был составлен без моего ведома.

Бертрам кивнул:

— Вместо того чтобы принимать на аукцион любую вещь, которая попадается под руку, будь то античные древности, манускрипты двенадцатого века или американская мебель начала двадцатого, мы должны приложить все усилия, чтобы стать ведущими в мире аукционистами по трем категориям: мебель, английская, французская, итальянская и американская, в основном девятнадцатый — двадцатый века; живопись: европейская, американская и южно-американская, исключительно девятнадцатый и двадцатый века; драгоценности.