Джейн Хичкок - Светские преступления

— Не нужно так удивляться! Это вполне приличная работа. Мне нравится. Честное слово!

Разумеется, Джун не поверила.

— Милочка, если дело в деньгах, я готова ссудить тебе…

— Большое спасибо, Джун, — перебила я. — От души благодарна, но ни за что не воспользуюсь твой добротой, скорее уж прыгну в угольную шахту с жерновом на ногах.

Мне так и не удалось добиться даже самой бледной улыбки, я подняла злополучное платье и вернула на вешалку.

— Вот что, я подыщу тебе что-нибудь стоящее.

Довольно долго мы спорили о том, что примерить — наши вкусы были диаметрально противоположны. Я стояла на своем, зная, что это первый и, быть может, последний шанс одеть подругу так, как я всегда мечтала, то есть элегантно. В конце концов я позволила Джун прихватить пару совершенно немыслимых нарядов и отворила для нее дверь в просторную примерочную с видом на Восемьдесят восьмую улицу и фонтан перед отелем «Плаза». Начался долгий процесс примерки. Джун мерила, а я оценивала, лишь иногда помогая ей с молнией или застежкой. Красное платьице в белый горошек, на котором она настояла, превратило ее в такое пугало, что мы обе чуть не умерли со смеху. Мы хохотали и хохотали, а в промежутках между взрывами смеха Джун принимала дикие позы перед зеркалом.

И вдруг, среди этого дурашливого веселья, я поняла, как сильно мне недостает беспечности прежних дней. Взрыв эмоций, мощный, как извержение вулкана, и стремительный, как удар молнии, заставил меня истерически разрыдаться. Ноги подкосились, я опустилась на диван и рыдала, а Джун обнимала меня и, как могла, старалась утешить. Это покажется странным, но только тогда, в примерочной, я со всей полнотой осознала, как мне тяжело — было, есть и будет теперь всегда.

— Я бы справилась, ей-богу, если бы не Моника, — говорила я сквозь слезы. — Это ведь случается сплошь и рядом, и большинство женщин как-то живут дальше. Я бы тоже жила… если бы только могла забыть, что Моника присвоила все, что мне дорого. Это невыносимо, Джун, понимаешь!

— Понимаю. Рада бы тебя приободрить, но не знаю как.

— Я и не подозревала, что могу так ненавидеть! — цедила я сквозь стиснутые зубы. — Это мания, с которой ничего невозможно поделать. Чем настойчивей я стараюсь выбросить Монику из головы, тем чаще о ней думаю. Представь, я теперь покупаю журнал «Мы» только ради светской колонки — чтобы знать, где она бывает и кого принимает у себя. На самом деле мне противно даже ее имя, и все-таки я листаю страницы в поисках его, как настоящий маньяк. По-моему, я схожу с ума…

— И такое случается сплошь и рядом, — задумчиво заметила Джун. — Помню, в колледже меня бросил приятель. Так вот, я ходила по его любимым барам, боясь и надеясь наткнуться на него. Это было как болезнь, и в конце концов я переболела.

— От любви до ненависти один шаг, вот почему единственное благо — равнодушие. Хотелось бы мне вдруг потерять к Монике всякий интерес, просто вычеркнуть из памяти. Увы, не получается.

— Это естественно, — заверила Джун, протягивая мне платок.

Я вытерла щеки и высморкалась.

— Бедная Джо! — Она вздохнула. — Тебе не понравится мой совет, но думаю, стоит на время покинуть Нью-Йорк.

— И оставить победу за ней? К тому же я люблю этот город.

— Пойдем выпьем чаю. — Джун начала переодеваться в костюм.

— Не могу, моя смена закончится только в четыре. — Вспомнив Рут и то, что случилось между ней и Люциусом, я спросила: — Скажи, ты веришь в возмездие из могилы?

С минуту Джун переваривала вопрос с жакетом в руках.

— Мертвый может испортить жизнь живому только в виде неудобоваримого бифштекса, — ответила она без тени юмора. — Твой вопрос показывает, что ты определенно не в себе.

— Конечно, не в себе! Не в той себе, какой была!

Я идиотски захихикала.

Встреча с Джун встряхнула меня. Вернувшись с работы, я встала перед зеркалом и попробовала оценить свою внешность. Хотя на работе вокруг меня было множество зеркал, я не имела представления о том, как выгляжу. Я словно стала невидимой для собственных глаз или намеренно стирала свое отражение из общей картины за стеклом. Теперь на меня смотрело невзрачное создание. Ни следа грации, с которой я когда-то двигалась по ковровой дорожке жизни. Я стала воплощением тысяч и тысяч женщин, бредущих из одного дня в другой, спотыкаясь о камни, шлепая по лужам, замерзая на холодном ветру, впадая то в беспокойство, то в отчаяние. Я вывалилась из воздушного замка и переломала кости.

Неудивительно, что Джун не узнала меня, — я и сама не верила своим глазам. Я махнула на себя рукой, я себя запустила, превратившись из царевны в лягушку — толстую, пучеглазую, неуклюжую. «Ты можешь быть объектом зависти или жалости, третьего не дано» — так когда-то говорила моя мать. Глядя на себя в зеркало, я остро сознавала, что зависть не в пример лучше.

Позже на той же неделе я получила приглашение от особы, которую годами с успехом избегала, — хозяйки третьеразрядного салона, где оседали знаменитости с подмоченной репутацией. В Нью-Йорке таких называют стервятницами, поскольку они слетаются на останки былой славы. Дама выступала в роли доброй самаритянки, готовой протянуть руку помощи в трудные времена. На деле это была беззастенчивая пройдоха, чья популярность, как плесень, выросла на помоях, которыми общество поливает отщепенцев. Тем не менее эта женщина пригласила меня в свой салон и пообещала посадить рядом с подающим надежды куратором одного из английских музеев. Не думаю, что она знала, где и кем я теперь работаю, иначе никакого приглашения не последовало бы. Или Джун для разнообразия придержала язык, или слух еще не разлетелся во все концы Нью-Йорка.

Вечер оказался ужасным. Я не знала никого из приглашенных. Смех хозяйки напоминал лошадиное ржание, что-то в ее манерах заставляло думать о сдвигах в психике. Я проходила у нее как пчела-матка.

— Джо так никогда и не пригласила меня на Пятую авеню, в квартиру, которой все наперебой восхищались, — сказала она присутствующим, поразив меня этим откровенным выпадом.

Компания ответила дружным ропотом неодобрения. Пчела-матка в окружении невоспитанных трутней, подумалось мне.

Подающий надежды куратор оказался потрепанным жизнью дилером, который только и мог говорить о своем подозрительном бизнесе. Мне он попробовал всучить пару подделок, фотографии которых «совершенно случайно» оказались у него при себе. Еда своим обилием привела бы в восторг целый лагерь изголодавшихся хиппи. Блюда выглядели менее аппетитно, чем украшавшая их декоративная зелень. Застольная беседа вертелась вокруг денег. Деньги в политике, искусстве, науке, культуре; кто сделал деньги, а кто потерял; какие акции стоит купить, а какие продать. О миллиардерах упоминалось с благоговением, как о нобелевских лауреатах.