Джастин Скотт - Женщина без мужчины

Тетя Маргарет проникла вслед за ней в пустой, выстуженный за несколько дней кондиционерами кабинет. Она не могла решить, где бы ей сесть, и предпочла прохаживаться туда-сюда.

— Мои друзья из «зеленых» предупредили меня. Они начнут кампанию вслед за Брижит Бардо и раздавят «Котильон». Они объявят бойкот, если мы продолжим убийство диких зверюшек.

— Наша основная продукция выращивается на фермах, — напомнила Натали.

— Я посетила одну, — вскричала тетя Маргарет. — Это Освенцим! Издевательство над живыми существами. Девять месяцев их балуют роскошной пищей, а потом гонят в газовую камеру.

— Тебе предложили продать твои акции? — резко спросила Натали.

— Не ставь вопрос так прямо!

— А как же иначе?

— Я думаю о тебе, деточка! Я так любила вас обоих…

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Ты в чем-то меня подозреваешь?

— Тетя!..

— У нас в жилах течет одна кровь. Я забочусь о твоей репутации. Стреляющие в мужчину любовницы — слишком большая газетная шумиха для нашей семьи. Тебе надо залечь на дно и выждать.

— Покупатели твоих акций не ждут…

Тетя Маргарет не выдержала ее взгляда и опустила глаза.

— Прости, тетя Маргарет! Пока не все в сборе, я посмотрю, как идут дела в мастерских.

Она, как девчонка, стремительно сбежала вниз по грохочущей железной лестнице. На подземных продуваемых через специальные фильтры воздухом этажах располагались мастерские «Котильона». Основную работу там выполняли старые евреи-скорняки, однако большинство рабочего люда составляли эмигранты из карибских стран и неудачливые русские, которых Уоллес подобрал на улицах и в пивнушках Брайтон-Бич. Доллары, которые они здесь получали за свою малоквалифицированную работу, казались им сказочным вознаграждением. Для Натали эти рабочие были людьми из «подземелья». Уоллес, наоборот, знал биографию каждого до мельчайших деталей. У Натали ранее не было возможности, да и желания общаться с ними. Сейчас она была вынуждена сыграть роль доброй и властной хозяйки.

— Я благодарна вам за цветы на кладбище…

Кто-то освободил ей стул, еще кто-то принес чашку черного кофе. Вероятно, от нее ждали слез, а не речей… Она глотнула кофе и пошла по проходу между рабочими столами. Она погружала свои пальцы в мех, электрический ток пронизывал все ее существо, и окружающие вдруг почувствовали, что поведение Натали словно кем-то запрограммировано, как у зомби. Кто-то вдохновлял ее. Хозяин, босс мертв, похоронен, его могила засыпана цветами, но дух его неспокоен. Он воплотился в Натали…

Глаза… Сотни глаз, темных, голубых, карих, следили за каждым ее движением. Усилием воли она уняла отвратительную дрожь, сотрясающую каждую ее мышцу. С четкой ясностью, подобно ребенку, впервые раскрывшему букварь, Натали вспомнила урок пятилетней давности. Уоллес был учителем, она его ученицей. Он был серьезен, и она старалась быть серьезной и впитывать в себя грамоту профессии меховщика. Раньше для нее за роскошными шубами и меховыми манто не таилось никаких секретов. Кто-то охотится за зверьками в тайге, кто-то убивает их газом на зверофермах. Потом с мертвых зверьков снимаются шкурки, и богатые женщины ласкают свою кожу и дразнят воображение мужчин драгоценным мехом. Оказалось, что все не так просто. Уоллес терпеливо преподавал ей азбуку своей профессии, и эти занятия не прошли даром.

Словно пианист по клавиатуре, она пробежалась пальцами по развешанной на металлических штангах партии шкурок, только что доставленных из дубильных цехов в Бруклине. Она выбрала одну шкурку из большой связки. Мех был свернут в узкую трубку. Натали взмахнула им, как хлыстом — так ее учил Уоллес. Трубка развернулась, она подула на мех, волосинки встали дыбом, и проявился мягкий нежный подшерсток. Прикрывающий его ворс был длинным и шелковистым, цвета благородного красного дерева, подернутого серебристой морозной паутинкой. Без Уоллеса «Котильон» вряд ли сможет отобрать на аукционах партии мехов такого качества. Тут не деньги играли роль, а особое чутье.

Натали подошла к рабочим столам, где готовился материал для закройщиков. Ножи, острее, чем бритвы, резали шкурку вдоль по хребту. Затем половинки шкурок закладывались в машину, которая аккуратно разрезала их по диагонали на узкие ленты. В мастерской, где властвовал Лео, эта сверхтончайшая работа производилась вручную. Там выполнялись индивидуальные заказы.

Натали задержалась у одной из машин. Пожилая испанка улыбнулась ей, сверкнув вставными зубами из золота, и продолжала ловко складывать меховые ленточки вплотную одна к другой. Шкурка вновь возрождалась в целом виде. Разрезы не были заметны. Первый профессиональный секрет, который поведал Натали Уоллес, заключается в том, что скорняки обязательно должны резать шкурки на такие вот узкие полосы. Иначе меховое изделие будет топорщиться на его обладательнице, как колокол. Искусство незаметно сшить, подобрать мех ворсинку к ворсинке, создать иллюзию естественного перехода оттенков свидетель профессионализма скорняка. Чем мельче детали и ювелирнее работа, тем восхитительнее конечный результат.

— Сеньора! — обратилась к Натали испанка. Золотые зубы сверкнули под ярко накрашенными губами.

— Я слушаю вас.

— Я могу вас называть теперь «сеньора»?

— Почему бы нет?

— У этого слова есть два значения. Просто обращение к женщине и обращение к старшей из нас. Вы теперь хозяйка?

Вокруг царил страшный шум. В клубах пара проглаживались массивными прессами распластанные шкурки. Лязганье механизмов, шипение горячего пара, гул вентиляторов и музыка из транзисторов — каждый хотел слушать свое — все это смешивалось в невообразимый звуковой хаос.

— Да, я хозяйка, — произнесла Натали. Она возвысила голос, чтобы ее услышали хотя бы те, кто находился неподалеку. — Все останется, как было. Вас не ждут никакие перемены.

— Вы в этом уверены? — услышала она за спиной чей-то вопрос.

Те, кто стоял перед ней лицом к лицу, не решались задать его. Но в глазах их чувствовалось желание услышать прямой и твердый ответ.

— Не надо так давить на меня. Я и так раздавлена, — попробовала остановить этот натиск Натали.

Пет Кастерия, старший мастер по цеху, вмешался в ситуацию. Это был пожилой облысевший грек с пышными усами. Когда он притворялся рассерженным, его черные глаза метали такие молнии, что наводили страх на всех. Уоллес шутил, что его опасно держать в мастерской: он может вызвать короткое замыкание.

— Они скорбят так же, как и вы, миссис Невски.

— Я знаю, Пет, конечно. Скажи им… — Она заглянула в глаза Пета, в которых сверкали молнии. — Нет, я сама скажу…

— Слушайте! — крикнул Пет, и все повернули головы в их стороны. — Миссис Невски хочет вам что-то сказать.