Мариус Брилл - Хищная книга

Эгоистична ли любовь по своей природе или же просто делает нас эгоистами? Да что, собственно, может сравниться по эгоизму с требованием полной самоотдачи, безраздельного внимания и обожания от другого человека, другой личности?

Нам нужно пробудиться и понять, что нас держат за ослов, за дураков, за болванов. Глубоко вдохнув аромат крепчайшего кофе, мы должны признать, что за несколько кратких мгновений счастья и за ложное ощущение своей уникальности мы продали свои души. Мы кровью наших сердец вписали свои имена в мефистофелевский договор любви.

ЕСТЬ В КНИГАХ ЧТО-ТО СХОЖЕЕ С ДОРОГАМИ; ТО НА УНЫЛОЙ равнине километрами ждешь и ждешь хоть какого-нибудь сюжетного поворота, то вдруг, стоит только забраться чуть повыше, повороты начинают следовать без передышки, едва не налезая друг на друга, теснясь, точно автобусы после долгого перерыва. Безусловно, когда Миранда шагнула в поезд с платформы вокзала Виктории, оставив свое обыденное существование позади, она сознавала, что интенсивность ее жизни может несколько измениться, возможно, вагоны поезда даже покатятся по американским горкам. Она, однако, не могла и вообразить, что это случится так скоро.

Перегноуз тоже пустил свой вагончик по американским горкам и разогнался от жизни книжного червя до жизни бесстыжего убийцы за меньшее время, чем занимает «Смертельный прыжок» на аттракционах. И все это — в слепой погоне за своими амбициозными фантазиями. Он не был киллером ни по своей натуре, ни, как Фердинанд, по профессии, но, вырвавшись из привычного окружения, в своем новом облике он считал это своим призванием.

И он, и Миранда приняли свои новые роли, убийцы и жертвы, без особых вопросов. Да и не сказать, чтобы в горячке взаимоотношений убийцы и жертвы было много времени и возможностей задавать вопросы. Флирт, с другой стороны, собственно, с единственного боку, где у него могло еще что-то остаться, находил повысившийся темп своих попаданий в травматологию весьма досадным. К тому моменту, когда Мерсия ворвалась в отделение несчастных случаев, толкая коляску намного быстрее, чем Флирт считал безопасным, он патетически восклицал:

— Да оттяпаем же эту паскудную руку, отделаемся от нее, раз она мне мешает жить, давайте скормим ее тушканчикам, чавк-чавк, ням-ням!

Спустя полчаса, снова попав под опеку сиделки Геббельс, Флирт лежал в полудреме и что-то бормотал о крысах пустыни. У его кровати сидела Мерсия. Она нашла его мобильный телефон с подключенными наушниками и названивала в авиакомпанию.

— Завтра, да, завтра. Мы сможем забрать билеты в аэропорту. Сколько-сколько? Вы что, шутите? Да. Да. Да.

К ней подошла доктор Скудодер.

— Вы жена пациента?

— Да, — ответила Мерсия.

— Мы можем переговорить? — спросила доктор.

Мерсия кивнула и сказала в телефон:

— Подождите секундочку.

Вытащив наушники, она улыбнулась.

— Судя по анализу крови, — начала доктор Скудодер, перебирая какие-то бумажки в своей папке, — увы, я вынуждена сообщить вам, что этот грызун был носителем тяжелой формы менингита. Справиться с этой заразой мы можем, но, боюсь, его рука, скорее всего, постепенно почернеет и отвалится.

Мерсия посмотрела на забинтованную руку и неуверенно кивнула.

— Так.

— Таким образом, у нас есть выбор; мы можем подвергнуть его очень долгому лечению, чтобы постепенно блокировать кровоток и, может быть, спасти руку. Но он некоторое время будет неработоспособен, и нет гарантий, что терапия будет успешной. Или же, — доктор Скудодер сделала паузу, наградив Мерсию своим понимающим «знаю-каково-тебе» взглядом, — или же мы можем просто ампутировать ему всю руку сейчас и сберечь время и нервные клетки позднее.

Мерсия задумчиво кивнула под сомнамбулическое бормотание Флирта.

— Так вот, я не хочу торопить вас с решением, это очень серьезное дело.

Мерсия еще покивала.

— Сколько времени займет это «очень долгое» лечение?

— Он проведет в больнице свыше двух месяцев. И, вероятно, не сможет двигаться еще значительно дольше.

— А если вы ампутируете руку, когда он выпишется?

— Ну, по счастливой случайности, у нас как раз есть в операционной окно на пару часов, и наш специалист по сосудистой хирургии сейчас здесь, так что пациент будет полностью упакован, забинтован и готов к выписке завтра в начале дня.

Мерсия снова надела наушники:

— Вы все еще на связи? Хорошо. Вы сказали, в четыре часа сорок минут? Из Хитроу? Отлично, мне, пожалуйста, два билета. Первым классом.

Когда Мерсия закончила разговор, она и доктор заботливо посмотрели на Флирта, у которого струйкой сочилась слюна. Мерсия погладила его по здоровой руке, той, которою он еще мог подписывать кредитные карточки.

— Все будет хорошо, — сказала она, — уже завтра все будет в порядке. И тогда мы отправимся на каникулы.

В смерти Миранды самое худшее было то, что в эту последнюю минуту жизни она себя видела. Ей никогда не нравилась собственная внешность, поэтому маячившее перед ней в темной воде канала ясное отражение умирающей Миранды казалось лишней издевкой в ее несчастье. Она смотрела, как ее лицо кружится все медленней и медленней, волосы уже свесились в воду. Это ее глаза выпучились, это ее пульсирующие вены вздулись синими змеями, это ее распухший язык вывалился изо рта. Вид был призрачный и завораживающий; анонсированный автобиографический фильм, который должен был мелькнуть перед глазами, так и не появился. Зато в том же самом отражении над ней нависало лицо Троцкого, увлеченного начатым процессом. В конце концов картинка стала расплываться — когда боль у Миранды в груди стала такой острой, что все тело уже казалось чужим. Взор застилала черная пелена, какой-то шар внутри готов был взорваться. Она уже ничего не видела. И внезапно все кончилось, в легкие пошел воздух, дыхание восстановилось, грудная клетка расширилась до предела. Вот оно, поняла Миранда, моя душа освободилась от тела. В голове была только одна мысль: «Боже, спасибо, что все позади». Не должен ли там быть свет в конце этого черного тоннеля? И тут она услышала голоса. Оба мужские, и один из них очень знакомый. Если это Бог и дьявол спорят из-за ее души, она не сможет точно сказать, кому принадлежит этот голос.

— И что за хренью ты тут занимаешься?

— Ну как же, она была твоя, но ты облажался. Поэтому она теперь моя.

— Облажался? Я облажался? Да кто тебе сказал, что я облажался?

— Да она подняла тут такую бучу со своим рассказом о том, как ее любовничек пытался ее убить!

— И что же, а вдруг это как раз часть плана! Ты кого-нибудь спросил? Ты мне доложил?

— Ну, не доложил. Но это теперь чисто теоретический вопрос, а ее в любом случае придется убрать, она слишком много знает. Если ты хочешь, чтобы я обещал не рассказывать, как ты облажался, бога ради, но у меня есть задание, так что не мешай мне.